Смертельное путешествие - Кэти Райх

Я рассмеялась.

– Три дня назад я получила из ведомства главного судмедэксперта благодарственное письмо. Автор послания принимал на себя полную ответственность за возникшее недоразумение, снимал с меня все и всяческие обвинения и выражал признательность за бесценный вклад в расследование крушения самолета рейса двести двадцать восемь «Эйр транссаут». Копии письма были разосланы всему свету, кроме герцогини Йоркской.

Мы покинули кладбище и вверх по асфальтовой дороге направились к своим машинам.

– Вы узнали тех горгулий у входа в туннель? – спросила Кроу, когда я уже вставляла ключ зажигания.

– Гарпократ и Ангерона были египетскими богами молчания, напоминали братьям о клятве и необходимости хранить тайну. Еще одна выдумка, позаимствованная у сэра Фрэнсиса.

– А имена на стенах туннеля?

– Литературные и исторические отсылки к различным случаям каннибализма. Сони Бин – шотландец из четырнадцатого века, живший в пещере. Считалось, что семейство Бин зверски убивало путников, уносило их трупы в пещеру и съедало. Тем же самым прославился Кристи Крюк. Он и его семья жили в пещере в графстве Ангус и употребляли в пищу проезжих путников. Джон Грегг продолжил эту традицию в восемнадцатом веке, в Девоне.

– А мистер Б.?

– Баксбакуаланукссивэ?

– Ничего себе, – восхитилась она.

– Племенной дух индейцев квакиутл, чудовище, похожее на медведя, тело которого сплошь покрыто окровавленными рычащими ртами.

– Святой покровитель Хаматса.

– Он самый.

– А кодовые имена?

– Фараоны, боги, исторические персонажи, герои старинных преданий. Генри Престон носил имя Ила, основателя Трои. Кендалл Роллинс – Пианхи, царя древней Нубии. Вот послушайте: Дейвенпорт выбрал ацтекского бога Ометеотля, владыку двойственности. Как полагаете, он сознавал всю иронию своего выбора?

– Вы когда-нибудь всматривались в большую печать штата Северная Каролина?

Я призналась, что нет, не всматривалась.

– Девиз на печати взят из диалога Цицерона «О дружбе»: «Esse quam videri».

Взгляд прозрачно-зеленых глаз встретился с моим.

– «Быть, а не казаться».

Спускаясь со Школьного холма, я не могла не прочесть наклейку на бампере ехавшей впереди машины.

«Где ты проведешь вечность?»

Размышляла я с меньшим размахом, но сейчас задавала себе очень похожий вопрос. Где я проведу годы, которые предстоит прожить? И главное – с кем?

Пока я выздоравливала, Пит неустанно заботился обо мне, приносил цветы, кормил Верди, разогревал в микроволновке суп. Мы вместе смотрели старые кинофильмы и вели долгие беседы. Когда он уходил, я часами лежала, вспоминая нашу совместную жизнь. Я помнила лучшее время нашего брака. Помнила ссоры, досадные мелочи, которые сперва тлели, а потом разгорались в настоящую войну.

Для себя я решила одно: я люблю своего бывшего мужа и нас всегда будут связывать нежные чувства… но никогда больше мы не окажемся в одной постели. Красивый и любящий, умный и забавный, Пит тем не менее чем-то похож на сэра Фрэнсиса и его собратьев по «Клубу адского пламени» – поклоняется и всегда будет поклоняться Венере.

Пит – это стена, о которую можно биться вечно. Быть друзьями у нас получилось куда лучше, чем быть супругами, а потому – пускай все так и остается.

У подножия холма я повернула на Мэйн-стрит.

И задумалась об Эндрю Райане.

Райан – товарищ по работе, полицейский, заботливый дядюшка.

Даниэль – его племянница, а вовсе не любовница. И это хорошо.

Я задумалась о Райане-мужчине.

Мужчине, который не прочь перецеловать все пальчики на моих ногах.

И это очень хорошо.

Из-за раны, которую нанес мне Пит, я не решалась пойти на сближение с Райаном; мечтала о близости, но держалась на расстоянии, точно мотылек, которого влечет открытое пламя. Притягательное и вместе с тем пугающее.

Нужен ли в моей жизни мужчина?

Нет.

Хочу ли я, чтобы в моей жизни был мужчина?

Да.

Как там в песне поется? Лучше сожалеть о том, что сделал, чем о том, чего не совершил.

Я решила дать Райану шанс и посмотреть, что из этого выйдет.

А сейчас мне нужно заехать еще кое-куда. Я с таким нетерпением ждала, когда это можно будет сделать.

Я остановила машину у красного кирпичного здания на углу Слоуп и Брайсон-вок. Когда прошла через стеклянные двери, женщина в хирургическом костюме подняла голову и улыбнулась.

– Он готов?

– Еще бы. Присядьте.

Она скрылась в глубине здания, а я села на пластиковый стул в приемной.

Пять минут спустя женщина вывела в приемную Бойда. Грудь его была забинтована, одна из передних лап обрита. При виде меня пес едва заметно подскочил, подошел, хромая, и положил голову мне на колени.

– Ему больно? – спросила я ветеринара.

– Только когда смеется.

Бойд поднял на меня глаза и вывалил из пасти лиловый язык.

– Как поживаешь, дружок? – Я потрепала его за уши, а потом наклонилась и коснулась лбом его лба.

Бойд шумно вздохнул.

Я выпрямилась и взглянула на пса:

– Готов вернуться домой?

Бойд тявкнул и заиграл бровями.

– Тогда поехали!

Я могла бы поклясться, что в его громком лае звучал смех.