Зажмурься покрепче - Джон Вердон

— Кто ж убивает курицу, несущую золотые яйца?

— Курица — это Эштон, что ли? В смысле Леонардо.

— Он был главным тузом в бизнесе, управлял Мэйплшейдом. Убрать его — значит, потерять школу, а это главный рассадник девиц нужного сорта… — Гурни прикрыл глаза, изможденный длинной фразой. — Это было невыгодно для Джотто.

— Тогда зачем он его убил в конце?

— Он же спятил… сгорел на работе… почти буквально… золотые яйца кончились…

— Старичок, ты в порядке? Голосок у тебя не шибко бодрый.

— Я сама бодрость! Короче… бешеная курица без золотых яиц — это риск. Все дело в балансе риска-выгоды. В часовне Джотто понял, что Леонардо — риск без выгоды. Выгода осталась одна — в его смерти.

Хардвик задумчиво хмыкнул.

— Какой практичный гад.

— Да. — Гурни помолчал, а потом спросил: — Кого еще Джотто сдал?

— Штека. Мы с ребятами из департамента напряглись и разыскали его — в том самом домике в Манхэттене. Правда, он успел застрелиться к нашему визиту. Но знаешь, что интересно насчет Штека? Я уже рассказывал — когда его поймали и хотели упечь пожизненно как многократного насильника, он закосил под дурачка и слег в психушку. Так вот угадай, что за психиатр написал ему заключение?

— Эштон?

— Он самый. Пошел на такую щедрость ради человека, который не Скард… Необычно. Жирный был клиент, видать. Вообще мерзавцу нужно отдать должное: в людях он шарил. Во всяком случае, полезного психопата чуял за версту.

— А кем оказались «дочери» Штека?

— Когда мы приехали, там больше никого не было. Так что черт его знает. Может, стажерки из мэйплшейдовских выпускниц? Но я что-то сомневаюсь, что они теперь вернутся в этот бизнес.

Гурни подумал, что это соображение должно звучать обнадеживающе, но почему-то даже сквозь плотный морок обезболивающего просачивалась тревога.

— Нашли что-нибудь интересное? — спросил он наконец.

— В доме-то? Да не то слово. Кучу видеозаписей, где девицы рассказывают о любимых извращениях. Там было такое… Волосы дыбом.

— И больше ничего?

Хардвик развел руками.

— А черт его!.. Может, что и было. Вроде все осмотрели, но бывает, что вещи куда-то деваются в процессе или почему-то не доживают до описи… ликвидируются по оплошности. Сам, что ли, не знаешь.

Пару секунд оба молчали.

Хардвик о чем-то задумался, а потом хмыкнул:

— Знаешь, Гурни, а ты ведь больной на всю голову. Только мало кто подозревает.

— Мы все такие.

— О не-е-ет. Вот я, к примеру. Скажешь, долбанутый? Снаружи так да, но внутри я — кремень. Безупречно настроенный, гармонично функционирующий инструмент.

— Это ты-то гармоничный? — Гурни хотел как-нибудь остроумно парировать, но вещество в капельнице мешало остроумию, и голос его осекся.

Еще секунду они просто смотрели друг другу в глаза, а потом Хардвик сделал шаг к двери.

— Ладно, еще увидимся.

— Давай.

Он пошел к выходу, потом остановился и обернулся.

— Шерлок, ты того… не бойся. Все в порядке.

— Спасибо, Джек.

Вскоре вернулась Мадлен с небольшим стаканчиком кофе. Поморщив нос от его запаха, она поставила его на металлический стол в углу.

Гурни улыбнулся.

— Совсем паршивый?

Вместо ответа она подошла к кровати и взяла его руки в свои.

Какое-то время они так и молчали, держась за руки.

Минуту или час? Он не знал.

Он знал только, что в ее улыбке — понимание и любовь. Больше никто не умеет так улыбаться.

Эта улыбка его восхищала и грела, как ничто другое в жизни.

И больше всего в этой жизни его поражало, что женщина, в которой столько искрящегося света, считает его достойным этой улыбки.

Улыбки, которая заставит самого горького из людей поверить, что жизнь хороша.