Умница - Хелена Эклин

хлеба, оставшийся со вчерашнего дня. Живот крутило от голода, а хлеб так аппетитно пах, что у меня потекли слюнки. Я чуть не поддалась искушению, но, стиснув зубы, завернула хлеб в биоразлагаемый пакет, завязала на два узла и вышла во двор. Бросив пакет в зеленый мусорный бак, я вернулась на кухню и открыла холодильник, полная решимости приготовить полноценный обед из всех четырех групп продуктов.

Вот только ничего в холодильнике мне так и не приглянулось. Все мысли были о хлебе, завернутом в пакет и выброшенном в мусорный бак. Он ведь еще съедобный! «Выкидывать еду нехорошо, а один-единственный кусочек вряд ли навредит», – нашептывал внутренний голос. Я снова вышла на улицу, открыла бак, и тут в глаза мне бросилась кость. В памяти всплыл образ Стеллы: ее радостное лицо, когда она с упоением обгладывала кости. У меня скрутило живот. Может, Пит прав и моя тревога напрасна, но, если вдруг нет, я должна быть начеку. Я разорвала пакет с хлебом, схватила метлу и затолкала его поглубже под банановые шкурки и остатки старой каши.

Вернувшись на кухню, я затолкала в себя немного брокколи и нута прямо из банки. Еда, не имевшая отношения к Ирине, подарила мне немного сил. Выходит, мы не так уж остро нуждались в ее помощи, как я думала. Тошнота вернулась, но я почувствовала, что мысли проясняются.

⁂

Когда Ирина со Стеллой вернулись из школы, обе буквально сияли. В руках у Ирины был чехол для одежды.

– Ирина принесла мне подарок! – объявила Стелла. – Но сказала, что открыть его можно только дома.

– Еще один? – спросила я. Мне стало не по себе. Ирина уже завалила нас подарками – вязаным пледом, скатертью с узором из гранатов и целой коллекцией фигурок животных. Даже запах нашего дома стал меняться под стать ей – теперь у нас пахло хозяйственным мылом, терпким чаем и густой пряностью, название которой я не могла вспомнить.

Ирина аккуратно разложила чехол на диване.

– Маленький волчонок, ты хотеть открыть?

Стелла нетерпеливо схватилась за молнию, и тут меня накрыло пугающее видение: мне представилось, что из чехла сейчас выглянет Бланка, что мы вот-вот увидим ее круглые щеки и густые брови. Но через секунду Стелла извлекла на свет сверкающую белую ткань, а когда расправила ее, я увидела платье. Высокий воротник, рукава, пышные у плеча и сужающиеся к запястью. Белый жилет с золотым кантом, белая феска с вуалью. Каждая деталь платья была украшена: я разглядела и серебряную вышивку, золотую тесьму, оборки. Прилагалась даже пара кружевных перчаток.

Я оцепенела.

– Это что… свадебное платье?

– Принадлежать мой мать, потом мне. Теперь я отдать Стелле, – сообщила Ирина. Глаза у нее блестели.

– О, только не это, – вырвалось у меня. Представить Стеллу в этом наряде было выше моих сил. Платье казалось узким и жестким, а высокий воротник и длинные рукава наверняка сковывали движения. Открытым оставалось только лицо. Это было не платье, а смирительная рубашка. Невеста в таком не смогла бы даже пошевелиться. – То есть… спасибо огромное, но, мне кажется…

– А я выйду замуж? – вдруг спросила Стелла. Я остолбенела. Еще недавно она с возмущением заявила бы, что никогда не будет играть свадьбу, особенно в таком гадком тряпье, но теперь с мечтательным видом гладила дешевую синтетическую ткань – если такую постирать в море, микрофибра наверняка отравит воду. – У меня будет свадьба?

– Конечно, моя дорогая, – ответила Ирина. Она вся сияла – точно каждая девочка в восемь лет мечтает о свадьбе, и тут нет ровным счетом ничего необычного.

– На самом деле это необязательно, – вклинилась я. – Сейчас многие не выходят замуж. Впереди у тебя и так столько всего интересного. Так что, возможно…

– Мой мама носить его, потом я. Теперь ты хранить в комната Стеллы. И когда-нибудь надеть, – перебила меня Ирина.

В колонке «Советы Шарлотты» я как-то написала, что вежливо отказаться от подарка попросту невозможно. Но принять это платье я не могла.

– Нам негде хранить новые вещи, – выпалила я. Дом был большим, но после ремонта и сноса внутренних стен у нас осталось не так много шкафов. Это платье заняло бы половину шкафа Стеллы. Можно подумать, нам мало того, что чугунная кастрюля, в которой готовит Ирина, громоздится на кухонной столешнице, а ее вязаный плед портит эстетику минимализма.

– Я последний в моя семья, – сказала Ирина. – Теперь я хотеть отдать Стелле.

Я обернулась к дочери.

– Солнышко, иди в свою комнату. Почитай что-нибудь или повяжи.

Она молча ушла, покорная, как дети из нереалистичных телесериалов, которые выходят из комнаты сразу после того, как взрослые сообщают, что им надо поговорить. На самом же деле дети совсем не такие. Они чувствуют, когда у взрослых назревает интересный разговор, и так и норовят его подслушать. Кто же эта новая, покладистая, «шелковая» девочка? Где прежние истерики и приступы паники? Я подавила нарастающий страх и вернулась к главному.

Я не могла ограничиться коротким «Нет, спасибо» – мне ведь не добавку картофельного пюре предлагали. Ирина принесла ценный подарок, она хотела отдать частичку себя. А мы ведь уже и так столько у нее взяли. Надо было настаивать на деньгах с самого начала, но теперь… Теперь мы были у нее в неоплатном долгу.

Но принять платье означало дать ей право на большее. Связать себя с ней навсегда.

– Ирина, простите, но я не могу принять такой подарок, – призналась я. Она вдруг вся поникла и будто бы уменьшилась, а взгляд стал пустым и потухшим.

– Мой бабушка сделать это платье. Теперь его никто не надеть. Я отдать на благотворительность. В «Маленькие ангелы». – Она бросила на меня косой взгляд. – Они делать платья для мертвые детишки.

Я в ужасе уставилась на нее. Уж не выдумала ли она все это? Неужели действительно существует такая жуткая организация? Это было уже слишком. Ее сгорбленная поза, эта нарочитая жалость к самой себе… Все это казалось слишком театральным. Перед глазами возник образ чайки, которую мы однажды увидели на пляже. Тогда мы устроили пикник, и Стелла, запретив нам кормить диких птиц, отгоняла чаек. Но одна, грязно-серая, держалась в сторонке от своей белой стаи. Она прихрамывала, а шея у нее была удивительно короткая – то ли от перелома, то ли просто недоразвилась. Эта птица легко могла умереть от голода. Мы пожалели ее и накормили. А потом, когда еда закончилась, чайка преобразилась. Она подняла голову, ее шея вытянулась, походка стала уверенной, даже перья заблестели. Она расправила крылья и улетела. Никакого увечья и в помине не было. Она прекрасно отыграла свой спектакль.

– Платье придется отдать «Маленьким ангелам», – отчеканила я.

– Я оставить здесь, – сказала она, и у меня перехватило дыхание. Если я сейчас не проведу четкую границу, она продолжит таскать сюда вещи, пока сама не поселится с нами, пока не станет частью нашего дома, нашей жизни.

Я похлопала по дивану, приглашая ее сесть рядом.

– Ирина, мне уже лучше. Не хочется вас утруждать.

– Утруждать? Что это?

– Необязательно приходить каждый день. Можно просто навещать нас время от времени. Ну, скажем, раз в неделю. Так будет легче и вам самой.

Ирина провела пальцами по ткани платья так, будто это был тончайший шелк, а не дешевый полиэстер.

– Я хотеть приходить каждый день, – наконец сказала она.

«Советы Шарлотты» гласили: «Если хотите избавиться от чьей-то компании, сделайте акцент на позитивном, а не на негативном. Не говорите: "Я не хочу с тобой пить", лучше скажите: "Я планирую это время посвятить себе"».

– Мне хочется чаще бывать со Стеллой до рождения малыша, – проговорила я.

– Я забирать ее два дня, – твердо сказала Ирина. – Ты забирать ее три дня.

– Хорошо, – согласилась я. Стелле и впрямь легче будет привыкнуть к постепенным изменениям. – И еще кое-что. Вы очень добры, но хлеба больше не нужно. Мне уже лучше. – Или скоро станет лучше.

– Ладно, – сказала Ирина. Она застегивала плащ так медленно, будто забыла, как это делается, хотя явно носила его не первый год – судя по потрепанному виду. Я надеялась, что отказ от хлеба не стал для нее смертельным оскорблением.

На ужин Пит разогрел веганский