Умница - Хелена Эклин

Прошло уже почти две недели с тех пор, как Ирина рассказала мне о самоубийстве дочери, но я не могла перестать думать о последней встрече с Бланкой. Этот день вновь и вновь прокручивался у меня в голове. Если бы я тогда улыбнулась. Если бы сказала хоть что-нибудь…

Стелла быстро поддалась на уговоры Лулу, и они уверенно зашагали вперед.

– Что ж, кажется, девочки всё за нас решили, – подметила Эмми. А мне только и оставалось, что послушно двинуться за ними.

Когда мы нашли столик, Эмми ушла делать заказ, оставив нам Мэдлин в коляске. Лулу тут же склонилась к Стелле и прошептала ей что-то на ухо. Та кивнула и что-то тихо ответила. Вместо школьной формы Стелла сегодня выбрала длинное черное платье, которое мне совершенно не нравилось. Ее волосы были заплетены в тонкие косички, перехваченные резинками с пластмассовыми шариками. Лулу слушала, затаив дыхание. Я уловила обрывки фраз: «Старенький отец и старушка-мать… хижина в лесу…» Она будто бы пересказывала сказку. Стелла продолжала шептать, а потом Лулу вдруг ахнула, прикрыв рот рукой. Послышался нервный смешок.

– Печь? Ты серьезно? Как они его туда засунули?

Мой живот напрягся, казалось, ребеночек внутри весь сжался, точно крохотный кулачок.

– Хватит, Стелла, – перебила я. – Больше ни слова.

Стелла послушно сжала губы.

– Но как… – начала Лулу.

– Это сказка, ей необязательно быть логичной, – отрезала я.

– Что вы тут обсуждаете? – спросила Эмми, вернувшись с заказом, и я тут же поспешила сменить тему.

– Посмотрите, какой у Лулу безглютеновый круассан! – затараторила я. – Удивительно, но на вид его не отличить от обычного – тот же цвет, и тесто такое же воздушное! Как вы думаете, их иногда путают?

Мой вопрос вызвал бурные обсуждения, а когда они поутихли, Лулу уже напрочь забыла, что хотела дослушать рассказ Стеллы.

⁂

На обратном пути я сама заговорила со Стеллой:

– Я слышала, ты рассказывала Лулу о том, как умер отец Бланки. Откуда ты об этом узнала?

– Ирина рассказала.

– Ирина? – У меня перехватило дыхание. Как она могла? Какой нормальный человек будет рассказывать восьмилетнему ребенку о погроме?

– И что случилось с Бланкой, я тоже знаю, – добавила Стелла, словно вскользь. – Она нарочно выпила слишком много таблеток. Чтобы заснуть и утонуть. – Тут Стелла замолчала и побрела дальше.

В моих висках запульсировала боль. Эти откровения украли у Стеллы детство. Она говорила об этом ужасе с пугающим равнодушием и напоминала человека, который выжил в катастрофе, но под действием шока еще не осознал всего того, что с ним случилось. А ведь именно так и есть: у Стеллы шок. Ирина ведь поведала ей о худших проявлениях человеческой натуры. Вот откуда эта молчаливость и медлительность!

Все из-за Ирины. Ее нужно прогнать. Никаких больше переговоров о том, кто и сколько раз забирает Стеллу из школы. Я больше не позволю ей быть частью нашей жизни.

На следующий день Стеллу должна была встретить Ирина. Когда они вернулись домой, Ирина прошла на кухню и начала разбирать Стеллин ланч-бокс – Бланка такого никогда не делала.

– Стелла, поднимись к себе, пожалуйста, – попросила я. – Возьми с кухни что-нибудь перекусить.

– О да, – отозвалась она и ушла наверх.

Я повернулась к Ирине.

– Мне нужно с вами поговорить.

Она кивнула, но тут же включила воду и начала набирать свою черную кастрюлю.

– Вы не должны были рассказывать Стелле такие ужасные вещи, – начала я, повышая голос, чтобы перекричать шум воды.

Ирина поставила кастрюлю на плиту.

– Дети нужна правда.

– Но не во всех же подробностях, Ирина. Стелла еще слишком мала для такого! Вы разве не заметили, как она изменилась? Вы ее травмировали!

Ирина кивнула, будто я просто сообщила, что у нас закончились мешки для мусора, и включила газ. Я выключила плиту и встала между ней и Ириной.

– Простите, но я больше не могу доверять вам свою дочь.

Она взяла луковицу из корзины на столешнице, всем своим видом показывая, что мои слова для нее – пустой звук. Я застыла в нерешительности. В комментариях к «Советам Шарлотты» всегда появлялся какой-нибудь тролль, писавший: «Да ладно вам, говорите как есть!» Если гости на вечеринке засиделись, если вам подали еду, которую вы терпеть не можете, если друг спрашивает, можно ли ему прийти на день рождения, хотя вы его не звали, – скажите правду. «Я хочу, чтобы вы сейчас же ушли». «Мне не по вкусу эта еда». «Я не позвал тебя, потому что ты мне не нравишься».

Вот только я не умела «говорить как есть». И уж тем более не могла открыться Ирине. Не могла произнести: «Вон из моего дома. Я не доверяю вам Стеллу, потому что свою дочь вы не уберегли».

Она смотрела на меня, поникнув. Изможденная, с потухшими глазами. Я не могла просто «сказать как есть». Она и так слишком много пережила и настрадалась.

Мы стояли друг напротив друга и напряженно молчали. А потом я взяла кастрюлю, вылила воду и сунула Ирине в руки. Потом подошла к двери и распахнула ее настежь. Я решила так: рано или поздно ей придется уйти, а я потом просто не впущу ее обратно.

Наконец Ирина направилась к выходу, так плотно сжав губы, что они почти исчезли. На улице шел дождь. У порога она остановилась и посмотрела на мой живот.

– Ты рожать в больница?

– Наверное, – ответила я, растерявшись от ее неожиданного вопроса.

– Плохой идея. Очень опасно.

– В наших больницах безопасно, – возразила я.

– В моя страна я помогать рожать много-много детей на дому. Мне нужно только старая занавеска для душа и ножницы. – Она изобразила, будто режет двумя пальцами воздух, и улыбнулась. – Я кипятить вода. И для Стелла полезно. Она может помочь.

– Не думаю, – сказала я и пошла наверх – сообщить Стелле, что Ирина уходит. «У нее есть кое-какие дела, и пока что она к нам приходить не будет», – скомканно объяснила я. На большее не было сил. Стелла спустилась к дверям, обняла Ирину, и та сказала:

– Прощай, маленький волчонок.

Когда дверь за Ириной закрылась, Стелла апатично промолчала. Я снова подумала о том, что поступаю правильно. Если моя дочь больше не плачет и не кричит, с ней точно что-то не так.

Я прошлась по дому с пакетом и убрала в него вязаный плед, керамическую подставку для ложек, жестянку с чаем, липкую банку с джемом, пакетики с травами и специями. Потом завязала пакет и забросила его в кладовку под лестницей. Когда-нибудь отнесу все это Ирине, решила я, а пока пусть не мозолит глаза.

Потом я пошла в туалет и тщательно вымыла руки. А когда вернулась на кухню, то увидела, что на стене снова появился крест. Только не на прежнем месте, где я недавно соскоблила краску, а выше. Я думала, что Стелла все это время сидела у себя в комнате, но она, видимо, проскользнула на кухню. Я позвала ее, и она спустилась, неуклюже волоча ноги, словно тень той девочки, что раньше беззаботно скакала по дому.

– Я вижу, ты снова нарисовала крест, хотя я просила больше так не делать, – сказала я. – Зачем?

– Это не я, – ответила Стелла. – Я была у себя.

– Стелла, помнишь, что говорила Ирина? Про смерть Бланки и ее отца. Это ужасно. Не хочешь об этом поговорить?

Она лишь пожала плечами.

– Я-то не умерла.

И снова эта пугающая фраза. На первый взгляд холодная, почти безразличная, но наверняка скрывающая целое море подавленных чувств. Если только Стелла вообще способна чувствовать, подумала я, но тут же отогнала эту мысль.

Я указала на крест.

– Ты мне этим на что-то намекаешь?

– О да. – Стелла притащила табуретку, приставила к стенке и взобралась на нее.

– Осторожнее, упадешь, – предупредила я, но дочь уже встала на цыпочки и уткнулась носом в крест. – Прекрати! – одернула я.

Стелла послушно слезла. Я не стала требовать, чтобы она отмыла стену. И сама решила ее не трогать. Мне стало ясно, что крест появится снова. Возможно, это был безмолвный крик о помощи. Другого логичного объяснения я не находила. А если так, то постоянно стирать крест бессмысленно. Чтобы он исчез, нужно ей помочь.

Пит вернулся с работы, когда я укладывала Стеллу спать. Выйдя из ее комнаты, я увидела его в саду. Он присел