Глубокий поиск. Книга 3. Долг - Иван Кузнецов

– Да, мне же завтра с утра на работу!

Я старалась говорить с неуверенными интонациями, но достаточно громко, чтобы быть услышанной посторонними. Получался такой взвинченный голос, с нотками истерики. Дальше я будто спохватилась:

– Но как вы узнали?!

– Речь. Ваша речь выдаёт вас с головой, разве вы не знали?

– Я как-то не задумывалась…

– Идёмте, я провожу вас до вокзала, и мы посмотрим, на какой ближайший рейс получится купить билет. Следует поторопиться!

Не теряя ни секунды, Герман подал мне согнутую в локте руку, на которую я оперлась, едва успев подхватить пальто и сумочку и на ходу уже лепеча, что мне неловко его затруднять, но я так благодарна…

Через несколько дней Германа, вполне вероятно, будут искать по всей стране. По описанию очевидцев и по собирательному портрету. Для изменения внешности он только усы отпустил или наклеил да сделал что-то со щеками: они слегка надулись и обвисли. Всё равно заметный. Как он намерен выкручиваться?! Я сделала то, что могла: закрыла нас «зеркалом». Но может и не сработать: есть люди, слишком приземлённые и трезвомыслящие, которые видят сквозь «зеркало» как ни в чём не бывало. Я и потом подержу над Германом «зеркало» – пока не почувствую, что его энергетика из-за этого слабеет…

– Ты подвыпила! – прошептал Герман, как обычно, мне в макушку.

Я споткнулась, повисла на его руке, рассмеялась. Все должны видеть, что одна, без провожатого, я бы не справилась… Безусловно, нас и под «зеркалом» видят и слышат, когда мы так заметно себя ведём. Другой вопрос, что не должны фиксироваться на лицах, голосах, особых приметах… Он ухитрился и открыть дверь, и придержать, и очень вежливо вытащить в эту дверь меня вместе с моим зацепившимся за дверную ручку пальто. Я не надела пальто, чтобы не тратить времени: Герман спешил уйти, пока никто другой не подскочил со своим вариантом помощи юной фрейлейн.

Солнце! Весеннее солнце заливает улицу, озорно заглядывает в глаза. Невольно опустив их, я вижу свои изящные ботинки с крупными полусферическими пуговицами по боку… Я выбрала их в берлинском магазине ещё в начале сорок третьего, они страшно нравились мне – элегантные, модные, удобные… Ногам тепло, а тело сразу прохватил холод. Одеваться по-прежнему некогда. Холод нисколько не беспокоит меня. Пронизанный солнцем холодный воздух кажется мне воздухом свободы. Я щурюсь от солнечных лучей и заливаюсь неподдельным смехом. Пусть Герман думает, будто я по-прежнему разыгрываю неумело подвыпившую барышню, но я по-настоящему счастлива! Я уже чувствую, что всё будет хорошо…

Некоторое время назад девчонки передали, что Герман вызывает меня на внеочередную встречу. Такое бывало и прежде и, само по себе, не являлось поводом для волнения. Но на встрече я услышала то, чего меньше всего ожидала и что взволновало меня до глубины души: меня отзывали в Москву! Впервые за время знакомства Герман общался со мной без излишней строгости, даже тепло. Он объяснил, что к моей работе претензий нет, но на родине меня ждёт важное и срочное дело. Меня постараются увести так, чтобы осталась возможность впоследствии внедрить в ту же среду: пропажу без вести и неожиданное воскрешение война спишет вчистую! Германию бомбят вовсю, уж одного этого достаточно, чтобы написать сценарий моих псевдозлоключений.

План операции Герман рассказал мне лишь в общих чертах, но не раскрыл деталей – для того, чтобы я была в случае чего готова к импровизации.

Зачем в план моего исчезновения включили компанию немецких офицеров? Я была вполне самостоятельной, могла уйти и уехать, куда нужно, одна – никто бы не удивился. И не пришлось бы опаивать моих спутников. Ведь, когда те очнутся, удивятся, как все четверо так слаженно перепились в хлам… Что ж, недобродившее пиво, бравада, молодой разгул. Зато к фрейлейн Пляйс меньше вопросов. Зачем поехала в такую даль? За компанию.

Герман коротко предупредил:

– Если попадёмся, вы – жертва похищения. Я обманул вас, а затем напугал и заставил идти со мной. Вы решили, что я – озабоченный и намереваюсь насильно склонить вас к интимной близости где-нибудь в укромном месте. Всё ясно? Справитесь?

Ещё бы! У меня и опыт имелся такого лженасилия. Я представила весьма явственно крошечную брезентовую палатку среди камней: тьма – хоть глаз коли, холод, неуклюжее сопение и беспорядочные жаркие прикосновения малознакомого мужчины… Передёрнуло, хоть я именно в эту минуту окончательно поверила догадке, мелькавшей прежде: Гуляка полез ко мне, чтобы подкрепить легенду и создать надёжное эмоциональное прикрытие. Монахи считали мой страх, моё отвращение к этому человеку. Лучшее подтверждение: мы – не заодно, не в сговоре. И всё же от воспоминания о том, как он полез ко мне в палатке, снова передёрнуло.

– Справлюсь, – заверила я.

– Вы должны твёрдо стоять на этой версии. Никаких уступок! Это ясно?

Вполне. Это я умею. Я сразу стала мысленно прикидывать, какую информацию о нынешнем дне и о подготовке к нему следует отсечь и убрать в потайной карман памяти… Если предстоит оперировать полуправдой, то всегда полезно наметить заранее не только то, что ты сообщишь, но и то, о чём обязательно следует умолчать. Первое допускает импровизацию и вольные пересказы. Второе требует детальной проработки и полного, строгого сокрытия…

Подумать только! Как много мне удаётся припомнить методик, которыми пользовалась. Гораздо больше и легче они вспоминаются, чем факты. За фактами приходится гоняться по самым темным и захламленным закоулкам памяти. Сама же подшивала эти потайные карманы!..

Изрядно попетляв по улицам, мы в конце концов набрели на машину, оставленную для Германа, и тронулись в путь. Умом сознавая опасность операции, в душе я совсем не тревожилась и верила, что всё кончится хорошо. Были волнение, возбуждение, какие всегда сопутствуют началу нового, малознакомого, но желанного дела.

Весь вечер мы ехали узкими и извилистыми шоссейными дорогами, избегая магистралей и популярных трасс. Среди аккуратных деревенек и городков с каменными и фахверковыми домами, с живописными даже ранней весной палисадниками мы не встретили ни одного патруля или кордона. Постепенно мы забирались всё выше в горы. Третий раз за два года горы служили мне местом перехода из одного мира в другой. Может, когда-нибудь мне и умереть приведётся в горах?

Узкую дорогу плотно обступил густой еловый лес. Узкие, неправдоподобно высокие деревья напоминали колонны готического храма. Дорога через каждые три минуты делала крутой поворот и полого ползла вверх. Настала чёрная, глухая ночь – ни луны, ни звёзд, только слабый отсвет снега. Герман не снял щелей с фар, и они высвечивали впереди только небольшой участок дороги. Асфальт давно сменился щебнем, а кое-где проступали голые каменные плиты. Лес начал редеть, мельчать: мы выезжали на перевал. Здесь стало светлее. Герман совсем выключил фары, и автомобиль теперь еле полз в темноте. Клонило в сон, он постепенно побеждал волнение, но я решила бодрствовать из солидарности с Германом.

Потом – то ли я всё же задремала, то ли в ночной тьме не заметила перемены, а только вдруг обнаружилось, что мы снова быстро катим по лесу – на сей раз вниз. Под шинами шуршали камешки. Я так привыкла к покачиванию и тряске, к звуку работающего мотора и шороху камней под шинами, к ощущению движения, что внезапная остановка стала неприятным сюрпризом.