Перед истиной - Владимир Павлович Виноградов

таких еще не было. На одном вечере познакомились, на танцах. Танцую я — будь здоров. Слово за слово, в общем, прилип. Сам удивлялся, как удалось такую подцепить. Ребятам своим показал ее издали. Позавидовали... Она учится в институте, а у меня, сами знаете, семь классов и коридоры. Но язык подвешен, трепаться могу. Как-то в ресторане танцевали, она рукой коснулась моего пояса и наткнулась на кобуру под пиджаком. Без нагана, конечно, но она-то не знала, для форсу надел. Удивилась, спросила, что это значит. «А то значит, Юля, — так ее зовут, — что я выполняю особое задание. Не успел снять. Как-нибудь расскажу»...

Его не тянуло к труду, без которого не может обойтись настоящий человек, к физическому или умственному, все равно, но с осязаемыми плодами. Когда главный результат не деньги, а деталь, зерно, стихотворение, удачный эксперимент. Он не любил свою работу, хотя выбрал сам, перебрав с десяток других, более трудоемких. Она устраивала: отдежурил сутки — трое гуляй, никаких забот.

Его коллеги по проходной — бойкие старики с морщинистыми лицами и острыми глазами частенько говорили: «Эх, парень, мы в твои годы...» Им было что вспомнить из прожитого, а на их черных форменных гимнастерках светились планки боевых и трудовых наград. Заслужив пенсию, они пошли на эту работу, потому что не привыкли к безделью.

Он же был бездельник по природе, потому и выбрал для себя такое дело. А добавку к зарплате легко находил в окрестных торговых точках. Разгружал, подтаскивал, убирал и получал наличными. И все же стыдился этой деятельности, не свойственной его молодости, здоровью и запросам, скрывал ее, конечно, от девушек.

— ...И я ей рассказывал: «Мы вот с тобой, Юля, на детективы ходим, про шпионов, разведчиков. А ведь это мою жизнь показывают. Извращают, конечно, фантазируют, в жизни все суровее и проще». Ну, а она — сами понимаете. Как-то сказал: «Встречаюсь я с тобой, а кто твои родители, не знаю. При моей работе так нельзя, не положено. Если у нас серьезно, познакомь». Она поверила моей брехне, предъявила предков. Оказались солидные люди. Квартира — первый сорт. Дача. На машину записаны. Вот так, гражданин следователь, налаживался мой быт, экономический скачок, — заключил он, усмехнувшись, — как вдруг все рухнуло, окончательно гробанулось. И не от выстрела в милиционера, нет. А еще за два дня до этого.

Он почитывал газеты, в вахтерке не умолкало радио, во дворе предприятия висели портреты передовиков. Но он не верил, что слава людей, о которых писали и говорили, достигается волей и трудом. Он был убежден, что все блага, а главное, материальные — от удачи. Потому не перенимал, а завидовал, маясь до посинения.

Посмотрев зарубежный фильм, в котором показали игральные автоматы, он стал повторять в кругу приятелей: «Жизнь — это игральный автомат. Один монету за монетой просаживает состояние, другой — на одну берет капитал». Встречу с красивой и неглупой, но наивной девушкой он расценил как выигрыш в лотерее. Но главным козырем в этой удаче были ее родители, «богатые предки». Девушку надо было удержать любым путем. И прежде всего он сложил миф о своей личности.

Он знал свои возможности, скудные по сравнению с запросами, и, хотя сильно завышал цену себе, все же сознавал, кто он на самом деле. Это здорово беспокоило, злило. Ему казалось, что и люди, которым он втирал очки, видят. А они — он считал по себе — способны замечать лишь гадкое, унизительное. И в каждом косом взгляде навязчиво искал и находил презрение. Даже тогда, когда его и в помине не было, когда и самого-то его не замечали. Но и это задевало. Так хотелось быть замечаемым. Оттого и пошло.

Он помолчал. Собрался с духом.

— Вышел из своей будки за пивом. Мы, кто свободен, обычно козла забиваем, а тут кто-то воблу принес, а к ней, конечно, пивка надо. Выскочил я с бидоном и наткнулся на Юлю. — Он тяжело вздохнул. — Как оказалась на этой улице, не знаю. Увидела меня и опешила.

Еще бы не опешить после фантазий его. Одна форма чего стоит. Бидон в руках. Особое задание!

— Засмеялась. Оглушительно так, звонко. Я наутек, в вахтерку. Была бы одна еще, а то с каким-то парнем. Наверно, тоже студент. Но смех смехом: такое презрение в ее глазах прочел...

Свиридов не слышал его показаний. К вечеру он снова потерял сознание. И опять над его насквозь простреленным телом — синеглазый доктор, знаменитый профессор, сестры и прочий медперсонал. И десятки людей предлагали помощь: кто свою кровь, кто соки, кто фрукты.

Когда Свиридов снова пришел в себя, ему сказали, что преступник обезврежен. Возможно, это известие тоже пошло на пользу.

Потом я допрашивал Юлю, бородатого переводчика с японского языка, многих других, кто знал обвиняемого.

Юля оказалась хорошей, веселой девушкой. Когда знакомый нечаянно разоблачил себя, она не испытала к нему презрения. Ей просто стало очень смешно, а потом жаль его, хотя это могло и унизить при болезненном-то самолюбии. Но Юле не было свойственно ценить людей лишь за профессию, с чего ей было презирать молодых вахтеров или, скажем, пожилых дворников, если те выбрали дело по призванию, как, например, врачи, парикмахеры, инженеры, официанты, юристы, шоферы и прочие. Но девушка презирала и ненавидела лжецов. А то, что совершил ее знакомый, ужаснуло до глубины души, потрясло и заставило задуматься о доверии к людям, особенно к тем, кто набивался с дружбой и близостью.

Бородатый был не переводчик с японского или китайского. Он был фарцовщиком, скупал для перепродажи вещички у иностранцев, сбывал им иконы, кресты. К Снегурочке, невесте из «Праги», он не имел ни малейшего отношения. Просто мелкий делец и циник любил побаловаться коньячком и пошлой фантазией после удачно проведенной операции. В тот вечер в ресторане взаимный цинизм и пошлость обездоливших себя людей пришлись по вкусу обоим, сблизили. Год спустя бородатому дельцу снова пришлось встретиться со мной, но уже по собственному делу, в качестве обвиняемого. Только тогда он рассказал, почему затащил ночевать к себе случайного знакомого.

— Я понял, что он вполне подходит к моему делу как исполнитель-чернорабочий. И я решил его приобщить. Этот тип не залезет в чужой карман, здесь нужна большая сноровка, опыт. И в квартиру или магазин не пойдет, духу не хватит. О сейфах и говорить нечего... Зато у какой-нибудь старушки икону свободно сопрет. Ведь не всякий вор, я вам скажу, в церковь