Умница - Хелена Эклин

– Киа, Эмми – неважно, они ничего не значат. Абсолютно ничего.

– Как и та женщина из похода в Гумбольдте, – напоминаю я. – Да, я знаю и о ней. А еще Бланка. И это только вершина айсберга, верно?

И тут я замечаю закономерность: он выбирает женщин, которые считают себя недостойными его. Пускай сколько угодно болтает про то, что я якобы «светилась», – не исключено, что его приманило мое одиночество, и ничего больше.

– Ты выбрал меня, потому что решил, что сможешь мной управлять, – говорю я.

– Я любил тебя. Любил нашу жизнь. Но после Стеллы…

– Ты не смог контролировать ее, и это свело тебя с ума. И ты выместил обиду на Бланке.

– Шарлотта, пожалуйста. Я допустил ошибку, признаю. Но нельзя же за такое детей отбирать. Я этого не заслужил.

– А знаешь, с кем еще обошлись незаслуженно? С Бланкой.

Фил снова пытается вмешаться, голос у него нервный, почти отчаянный, кожа приобретает зеленоватый оттенок.

– Давайте сосредоточимся на конструктивных «я-высказываниях» и обсудим, что делать дальше.

– Фил, – говорю я. – Можно нам поговорить с глазу на глаз? Может, вам стоит выпить водички? Или посидеть отдохнуть немного.

Он оттопыривает ворот рубашки, будто в комнате стало слишком душно.

– Нет, я должен присутствовать, чтобы все прошло мирно, справедливо…

– Просто дайте нам поговорить, хорошо? – жестко обрывает его Пит.

Фил медленно встает и неуверенно направляется к двери кухни.

– Простите, нам нужно, чтобы вы ушли в другую часть дома, – добавляю я.

Фил кивает, слегка ошеломленный, и вскоре мы слышим его шаги на лестнице. На мгновение мне представляется, что он – наш ребенок, а мы – его родители, отправившие его к себе в комнату. Я вспоминаю те дни, когда мы с Питом были одной командой. Но ностальгия длится лишь миг.

– Ты прав. Я солгала насчет дневника, – говорю я. – Она не писала там об изнасиловании. Она призналась мне лично.

– Перед смертью? – уточняет он. – Почему ты мне ничего не сказала?

– Я хочу, чтобы ты кое-что увидел.

Я достаю телефон и включаю видео. Стелла – или, вернее, Бланка в теле Стеллы – вещает из «Кастрюли». Я сократила запись до самого важного, обрезав лишнее.

– Я пробую его виски, – говорит Стелла. – Потом он засовывает язык мне в рот. Он хватает меня, сжимает. Мне не нравится.

Пит смотрит, и его лицо каменеет.

– Почему она так говорит? Это что, спектакль? Ты ее этому научила? И текст сама придумала? Это отвратительно.

Я ставлю запись на паузу.

– Ты ведь знаешь, что никто не может заставить Стеллу говорить то, чего она не хочет, – напоминаю я. Затем снова нажимаю на воспроизведение.

– Папа не слушает, – продолжает Стелла. – Толкает меня на пол, поднимает юбку, раздвигает колени. Все время говорит, какая я красивая. Он входит в меня, больно…

Глядя на экран, Пит яростно трет глаза, проводит руками по лицу, сжимает и растягивает кожу так сильно, что кажется, что глазные яблоки вот-вот вывалятся из орбит, а нос и рот превратятся в бесформенную массу.

– Этого не может быть. Это фейк. Ты все подделала. Это не Стелла.

– Это Стелла, – отвечаю я. – И Бланка.

– Гребаное безумие, – ворчит Пит. Даже если бы он еще любил меня, даже если бы у него оставалась хоть крупица доверия, он все равно не смог бы осознать, что Бланка прячется внутри Стеллы. У него много сильных сторон, но воображение к ним не относится. – Ты же знаешь, что я никогда и пальцем не тронул бы Стеллу. Никогда, мать твою.

Я пожимаю плечами.

– А полиция этого не знает. Органы опеки тоже. Они увидят видео, где твоя дочь говорит, что ты ее тронул, и им этого хватит.

Лицо Пита становится мертвенно-бледным.

– Ты не заставишь ее повторить этот трюк на допросе. Одной записи недостаточно.

Может, он и прав: одной видеозаписи действительно мало. Представители власти захотят поговорить со Стеллой лично. Возможно, они дадут ей манекен и попросят показать, что произошло. Бланке придется пережить это унижение – в незнакомом месте, перед чужими людьми. Не могу быть уверена, что она найдет в себе силы снова открыться.

Но Питу я свои сомнения не покажу.

– Я отдам видео полиции, а там посмотрим, – говорю я.

– Бесчувственная сучка, – бросает он.

Я лишь слегка пожимаю плечами. Семья – это не сказочный домик, где веселятся и играют беззаботные крольчата. Семья – это люди в масках, которых ты никогда не поймешь до конца.

– Или я просто возьму девочек и уйду, – добавляю я. – Мне не нужен дом. И половина имущества. Лишь бы просто на жизнь хватало.

Пит трет глаза. Он искренне плачет. Впервые с тех пор, как умер его отец. Я замираю, не зная, как реагировать. Да, он предатель и лжец, но еще – человек, который заботился обо мне. Тот, кто прижимал к груди новорожденную Стеллу, успокаивая ее.

– Луна. Моя малышка, – всхлипывает Пит.

Я бы посочувствовала ему, если бы он плакал по обеим девочкам.

40

Пит пулей выскакивает из дома, а я спускаюсь вниз и зову Фила. Говорю ему, что медиация окончена и теперь дело за адвокатами. Выхожу на улицу и вижу, что за Питом уже приехала машина.

– Постой! – кричу я. Мне хочется обсудить детали. Лучше всего, если он переночует где-нибудь в другом месте, чтобы я смогла спокойно забрать из дома Стеллу, свои вещи и больше туда не возвращаться. Но он даже не оборачивается – запрыгивает в машину и исчезает.

Мне не терпится увидеть Стеллу, но приложение показывает, что ближайшее такси приедет только через четырнадцать минут. До нашего дома всего миля, поэтому я несусь туда пешком. С каждым движением тело напоминает мне, что еще слишком рано для таких марафонов – прошло всего несколько дней после родов, но мысль о том, что я наконец увижу свою девочку – прежней, – наполняет меня силой.

Когда я подбегаю к дому, вижу на двери два замка. Сердце пронзает нехорошее предчувствие: мы так закрываемся, только когда дома никого. Руки дрожат, пальцы не слушаются, пока я пытаюсь вставить ключ. Внутри горит верхний свет, переливаются огоньки на рождественской елке, но дом… пуст. Я мечусь из комнаты в комнату, зову Стеллу. В ее спальне на кровати валяется куча носков и нижнего белья, выдвижной ящик брошен на пол и перевернут. Дверца шкафа приоткрыта, и когда я заглядываю внутрь, то вижу, что там нет детской доски для серфинга – той самой, в форме синей рыбки с желтыми полосками. Я беру с кровати маленький носочек и прижимаю его к щеке.

Звоню Питу снова и снова – нет ответа. Номера Киа у меня нет. Пытаюсь дозвониться до Нейтана – тоже безуспешно. Я бросаюсь вниз, в кабинет Пита, открываю ящик, где он держит наши паспорта. Там остался только мой.

– Нет, – повторяю я снова и снова, пока слово не превращается в бессмысленный звук.

В который раз я не смогла предугадать, что вытворит мой муж. Он снова меня переиграл. Будь у меня его способность просчитывать все на несколько шагов вперед, я бы успела спрятать паспорт Стеллы до сеанса медиации. Теперь он увезет ее в Калифорнию – на другой конец света. За пять тысяч миль отсюда. Он наймет адвоката. У меня будет свой, но наверняка хуже. Возможно, я смогу вернуть дочь, но на это уйдут месяцы, а то и годы. А до того времени Бланка расправится со Стеллой. Она утопит ее, чтобы отомстить Питу, раз уж я не смогла. Во время первого же совместного серфинга Бланка утянет Стеллу под воду, и подземное течение заберет ее навсегда.

Я стою, не в силах выровнять дыхание. Оно сбивается в короткие судорожные всхлипы. Нужно взять себя в руки. Прошло около часа, как закончился сеанс медиации. Достаточно, чтобы добраться на такси до аэропорта Хитроу, но маловато, чтобы сесть на самолет. У меня еще есть шанс. Проверяю расписание вылетов из Хитроу в Сан-Франциско и облегченно выдыхаю: следующий рейс будет только завтра в 7:05 утра.

Теперь я должна думать как он, перебирать все возможные варианты. Пит не станет ждать, Пит будет спешить.