Плохая кровь - Сара Хорнсли

Даже пытаясь найти логические обоснования, я понимаю, что это ерунда. Такая линия защиты не прошла бы в суде.

Потому что это вовсе не мамин телефон – и он не старый. Когда я включаю его, дрожь в пальцах свидетельствует о том, что я уже точно знаю, чей это телефон. Я просто не могу понять, почему он спрятан здесь, на дне коробки. Когда телефон оживает и на экране возникает знакомая фоновая картинка, до меня доходит, почему телефон Макса не был найден вместе с его телом. Он не покоится где-то на дне – все это время он был здесь, в моей старой спальне, в нескольких метрах от того места, где я спала каждую ночь.

Неудивительно, что после того, как телефон включается, он начинает вибрировать не переставая. Пропущенные звонки, голосовая почта, текстовые сообщения… Я не открываю их. У меня нет на это сил – пока нет, – а они продолжают приходить. Но тут вибрирует уже не телефон Макса, а мой собственный. Я достаю его из кармана и вижу, что у меня два пропущенных звонка от Отиса. Обычно мы с ним общаемся по телефону голосом, но сейчас я не в состоянии что-либо сказать и поэтому пишу ему сообщение.

Не могу сейчас говорить. Если что-то срочное, напиши мне.

Думаю, нам следует поговорить по телефону.

Я не могу. Пожалуйста, просто напиши мне.

Ладно. Но я предпочел бы сообщить это вслух. Я не смог отследить никакой деятельности «Маленькой трастовой компании», но заглянул в финансовые документы Рашнеллов и обнаружил два платежа, поступивших на их счет. Значительные платежи. Первый был сделан 17 декабря 2005 года, и это была самая крупная сумма – 100 000 фунтов стерлингов. После этого больше ничего не происходило, пока чуть более четырех месяцев назад вдруг не поступил еще один платеж в размере 50 000 фунтов стерлингов. Оба платежа были сделаны одной и той же компанией. «Маленькой трастовой компанией».

Я, пошатываясь, делаю пару шагов назад и прислоняюсь к стене. Прижимаюсь к ней затылком, потом отстраняюсь – и с силой откидываю голову назад, ударяясь о стену. Мой телефон снова жужжит, прежде чем я успеваю написать ответ.

Еще до меня дошли достоверные сведения, что на следующей неделе Джейк намерен признать себя невиновным.

Я думала, мне станет легче, когда я услышу, что Джейк борется за свою свободу. Узна`ю из его собственных уст, что он не делал того, в чем его обвиняют. Но сейчас меня переполняет странная смесь эмоций.

Макс и Джейк. Страх и облегчение.

«Макс, что ты натворил?»

Прежде

Макс-брат

Когда раздался звонок в дверь, они сидели за ужином. Это не было каким-то важным событием, просто дважды в неделю Макс старался выкроить время, чтобы провести вечер с матерью. Эвелин, извинившись, вытерла губы салфеткой и вышла из-за стола, чтобы открыть дверь.

Макс не узнал мужской голос, донесшийся снаружи, но по тону матери понял, что это не тот, кого она ожидала – или хотела – увидеть. Сработал инстинкт защитника, и Макс поспешил к ней. Часто он задумывался, не чувство ли вины заставляет его оставаться в этом городе; он должен был заботиться об Эвелин, чтобы возместить свой долг перед ней. В детстве он этого не сделал и в глубине души понимал, что в этом нет его вины; но пока он рос, именно осознание того, что ему следовало бы ее защищать, формировало его личность.

В детстве они с Джастиной прятались и молчали. Они верили в притворство своих родителей. Но Макс больше не был тем мальчишкой. Ночь, когда умер его отец, стала тому подтверждением. Он был решительным. Он мог контролировать ситуацию. Он доказал, что может делать и то и другое и при этом не превращаться в своего отца. В этом Джерард ошибался: можно быть одновременно добрым и сильным. Не нужно было выбирать что-то одно из двух.

В дверях стояла пара, оба примерно возраста его матери. Женщина была невысокого роста, с вьющимися волосами мышасто-русого цвета, которые она, похоже, так и не научилась укладывать, мужчина выглядел полной ее противоположностью – высокий, тощий и жилистый, с усами. Макс не узнал их, но смутно припомнил, что видел эту пару раньше.

Однако больше всего его беспокоило не то, что они были ему незнакомы, а то, что, похоже, чувствовали себя главными, несмотря на то что были незваными гостями. Он ощутил на себе строгий взгляд матери, когда эти двое, неискренне улыбнувшись, прошли в дом.

– Мы войдем? – лаконично произнес мужчина, протискиваясь мимо Макса.

Эвелин повернулась к сыну:

– Тебе нужно уйти.

Он слышал настойчивое требование в ее голосе. И возразил:

– Я никуда не пойду.

– Я твоя мать, и я велю тебе уйти.

Она сделала шаг в сторону, загораживая дверной проем своим хрупким телом, чтобы Макс не вошел в дом следом за ними.

– Нет. – Он уже не был маленьким мальчиком, и, кроме него, некому было защитить его мать. Не то чтобы он знал, от чего или почему ее нужно защищать, но после прихода этой пары в воздухе словно повеяло холодом, а реакция матери окончательно убедила его в том, что ему не померещилось. Макс больше не мог оставить ее на произвол судьбы.

Несколько мгновений она молча смотрела на него, не отступая ни на шаг, а потом сдалась – как он и надеялся. За последние годы мама стала мягче. Макс видел, как это происходит: острые углы, из которых она состояла со времен его детства, пусть медленно, но начали подтаивать.

Поначалу, после смерти отца и отъезда Джастины, Эвелин сделалась более замкнутой. Она посвятила все свои силы садоводству и держалась особняком. Но, как говорят, время – великий целитель, и в конце концов Макс увидел, что это целительное воздействие все же сказывается и на его матери.

– Прости, – ответила она, обмякнув всем телом.

Мама позволила ему остаться. Но за что она просит прощения? Что происходит?

Пара устроилась за кухонным столом – они явно уже бывали здесь. Макс сел, слишком поздно заметив, что Эвелин осталась стоять.

– Мне казалось, вы переехали в Португалию. – Голос матери был каменно-холодным, и Макс окончательно убедился, что эти люди ей не друзья.

– Мы переехали, но теперь вернулись, – пояснила женщина.

– И при чем здесь я? – спросила Эвелин.

– Мы видели вашу дочь по телевизору на прошлой неделе. Как же она выросла! И, судя по всему, преуспевает…