Суд и ошибка - Энтони Беркли

3. Капеллан имеет свободный доступ к каждому приговоренному, за исключением тех случаев, когда приговоренный не принадлежит к государственной англиканской церкви. В таких случаях ему разрешены посещения священника той конфессии, к которой он принадлежит. За вышеупомянутым исключением, никто не имеет права входить в камеру приговоренного иначе, чем по приказу коменданта тюрьмы или члена инспекционной комиссии.

4. Во время приготовлений к казни и во время казни никто не имеет права входить в тюрьму без особого разрешения.

5. Приговоренного к смерти могут навещать по его желанию родные, друзья и поверенные, а также те, кому разрешено навещать его письменным распоряжением инспекционной комиссии.

6. Человеку, сообщившему инспекционной комиссии о важном деле к приговоренному, может быть дано письменное разрешение на посещение приговоренного.

Вот в каких обстоятельствах обнаружил себя мистер Тодхантер.

Изоляция проявилась уже в том, что только после того, как из фургона вывели всех заключенных, было позволено вывести наконец и его. Ему хотелось помедлить минутку, оглядеться на новом месте, воздать должное виду тюремных стен снаружи, но теперь это ему запрещалось. Бережно, но твердо мистера Тодхантера взяли за предплечье и препроводили ко входу в тюрьму, по коридорам, через внутренний дворик и, наконец, в его последнее обиталище, где ему предстояло пробыть до самой казни, если не считать кратких прогулок.

— Это и есть камера смертников? — с любопытством спросил мистер Тодхантер.

— Вас велено поместить сюда, — уклончиво ответил тюремщик.

Мистер Тодхантер огляделся. Он имел некоторое представление об условиях в современных тюрьмах, поскольку всегда интересовался состоянием социальных реформ, и все-таки удивился обустроенности и величине помещения. Это была скорее жилая комната, чем тюремный застенок. Забранное решеткой окно без занавеси располагалось высоковато, но впускало достаточно света и воздуха. У довольно поместительного стола стояли стулья, в углу комнаты — удобная с виду кровать с чистым бельем, подушками в наволочках и покрывалом. На стене, обращенной к кровати, висела большая картина с изображением распятия, на других стенах — еще несколько ярких картин. В чистеньком маленьком камине приветливо пылал огонь.

— Да тут отлично! — воскликнул мистер Тодхантер.

— Комендант скоро придет, — пообещал тюремщик, снимая с него наручники.

Мистер Тодхантер снял шляпу, бросил пальто на спинку стула, сел и обхватил колени руками. Через минуту в замке заскрежетал ключ (а он и не заметил, что его заперли в этой уютной комнате) и вошел рослый мужчина с седеющей шевелюрой и армейскими седыми усами, за ним второй, пониже, темноволосый и плотный, и еще один надзиратель. Мистер Тодхантер поднялся.

— Господин комендант! — объявил надзиратель и вытянулся по стойке «смирно».

— Добрый день, — вежливо произнес мистер Тодхантер.

Комендант буркнул что-то невразумительное, подергал себя за ус, явно испытывая неловкость, и представил врача:

— Доктор Фартингейл.

Мистер Тодхантер снова поклонился.

— Мы все про вас знаем, — жизнерадостно сообщил врач. — Я хотел бы взглянуть на эту вашу аневризму. Ваш врач только что известил меня о ней по телефону.

— Насколько я понимаю, ее состояние внушает опасения, — с легкой укоризной отозвался мистер Тодхантер.

— Ничего, мы о ней позаботимся.

Мистер Тодхантер усмехнулся:

— Да, в самом деле. Будет очень жаль, если она не продержится еще месяц, верно?

Комендант нахмурился.

— Послушайте, Тодхантер, вы должны понимать… существуют правила… надеюсь, вы проявите благоразумие…

— Буду только рад, — со старомодным поклоном ответствовал мистер Тодхантер, — подчиняться всем существующим правилам. Надеюсь, в моем лице вы обретете образцового заключенного.

— Да-да… Первым делом вас нужно обыскать. Чистейшая формальность, разумеется, в вашем случае, но… Я решил, вы предпочтете, чтобы обыск провел я сам, согласно правилам. Соблаговолите предъявить для осмотра все личные вещи, что при вас есть.

— Я выложу их на стол. — И мистер Тодхантер послушно выложил из карманов самопишущую ручку, карандаш, записную книжку и золотые карманные часы с крышкой. — И попрошу вас позволить мне оставить их у себя.

— Это все, что у вас есть при себе?

— Да. Все остальное я уже передал моему поверенному.

— Отлично, это можете оставить. А теперь постойте смирно.

Мистер Тодхантер замер, чувствуя, как по его телу прошлась пара умелых рук.

— Вот так… а теперь будьте любезны раздеться, если хотите — за ширмой, врач осмотрит вас, и вы переоденетесь согласно тюремным правилам. — Комендант помялся в нерешительности. — В первый день заключения полагается купание, но думаю, мы пропустим эту формальность…

— Я принял ванну сегодня утром, — уведомил его мистер Тодхантер.

— Тем более. — И, попрощавшись кивком, комендант вышел.

Один из тюремщиков установил крашеную белую ширму в углу камеры, у камина. Благодарный за такое попечение о его скромности, мистер Тодхантер удалился за ширму.

— Сначала только пиджак и рубашку, — попросил врач.

Мистера Тодхантера тщательно прослушали, прощупали и подвергли обычному медицинскому освидетельствованию. Аневризма его, разумеется, удостоена была особых знаков внимания, и доктор отнесся к ней с подобающим почтением.

— Правильно ли я понимаю, что жизнь моя держится на волоске? — произнес мистер Тодхантер тем виноватым тоном, каким всегда говорил о предстоящей ему кончине.

— Вы немедленно ляжете в постель, — распорядился врач, убирая стетоскоп. — И мало того, я рекомендую постельный режим.

Мысль о постели вдруг показалась мистеру Тодхантеру заманчивой.

— Да, денек был нелегкий, — пробормотал он.

4

Только одно доставляло неудобство мистеру Тодхантеру в последующие день-два, и то было постоянное присутствие в его камере двух надзирателей. Спал ли он или бодрствовал, читал или размышлял, в постели он был или в помещении для интимных надобностей, куда был вход прямо из камеры, они всегда находились рядом и не то чтобы не спускали с узника глаз, но ни на минуту не оставляли его без внимания. Мистер Тодхантер, анахорет по натуре и силой обстоятельств, временами не мог не находить это досадным.

Впрочем, надзиратели оказались славными малыми, все шестеро, — они дежурили попарно, сменами по восемь часов. Особенно ладил заключенный с одной парой, дежурившей обычно с полудня до восьми вечера. Старший из этих двух надзирателей, Бёрчман, тот самый, который доставил мистера Тодхантера в камеру, рослый, дюжий мужчина, лысый, но, для равновесия, с усами как у моржа, был превосходным компаньоном, легким, услужливым без приниженности, всегда наготове помочь болящему подопечному, о чем бы тому ни вздумалось попросить. Второй, Фокс, державшийся более скованно и, похоже, стеснявшийся своего положения, обладал военной выправкой, но не отеческим дружелюбием Бёрчмана, однако мистер Тодхантер не находил изъянов и в нем. Вместе они составили отличное трио, и уже через сутки в камере то и дело звучали сардоническое хмыканье мистера Тодхантера, густой хохот Бёрчмана и, пореже, приглушенный, лающий смех Фокса.