Проблема наблюдателя - Песах Амнуэль

Бохена оказалось легко. Кладбище было небольшим, относительно новым, могилы располагались в хронологическом порядке, Розенфельд медленно шел по центральной аллее, всматриваясь в надписи и ожидая увидеть известные всем имена почивших ученых, работавших в Принстоне. Эйнштейн? Винер? Уилер? Имена на памятниках были ему не известны — но много ли, на самом деле, ученых, пусть даже лауреатов Нобелевских премий, он на самом деле знал?

Крематорий он нашел по гугловской карте, выведшей его на площадь, где стояло здание из красного кирпича, похожее на обычный дом с офисами. Печи, видимо, располагались в глубине — может, с обращенной к дороге стороны здания. Колумбарий — рядом, круглый, как цирк, и наводивший скорее на мысли о клоунах и коверных, нежели о смерти и потустороннем мире.

Розенфельд без труда нашел и место в стене, и табличку с временной надписью красной краской: «Доктор Джеремия Ховард Бохен (06.12.1974 — 19.5.2022)».

Ожидал ли он увидеть здесь Дженнифер? А если бы увидел, что смог бы ей сказать? Что от нее услышать?

Розенфельд почувствовал голод и подумал о ланче. На территории кампуса множество кафе и ресторанчиков, а здесь делать больше нечего. Посмотрел, ничего в голову не пришло, можно уходить. И улетать в Бостон. Зря он все затеял.

Мысль о еде по неясной самому Розенфельду ассоциации потянула цепочку аналогий: еда — варево — смесь — случайные элементы — вероятности — модели — теории — кванты…

Бауэр — мисс Бохен — Лепоре — природа — Галилей — математика — доктор Бохен…

Да.

Розенфельд бросил последний взгляд на табличку, будто попрощался с человеком, которого при жизни не знал, и пошел прочь.

* * *

Ресторанчик назывался по-простому, без изысков: «У Иосифа». Впрочем, и здесь, при желании можно было усмотреть интригу. Иосифом могли звать хозяина заведения, а еще — мрачного советского диктатора Сталина, и при желании можно было вспомнить библейского Иосифа, отца Иисуса.

Минут пять Розенфельд посидел напротив входа на скамеечке, наблюдая за входившими и выходившими посетителями. Справа, в конце аллеи, располагалось здание Института физической химии, около входа стояла группа студентов, о чем-то бурно споря. Слева — в сотне метров — Розенфельд увидел двухэтажный белый особнячок с большими окнами: дом Эйнштейна, где великий физик провел последние тридцать лет жизни. Надо бы подойти ближе, посмотреть, а может, даже сделать селфи на фоне исторического здания, что-то вроде «я и Эйнштейн». Розенфельд хмыкнул над нелепой идеей, возникшей и сгинувшей — он увидел, как из «У Иосифа» вышли два человека, также знакомые ему по фотографиям: Нобелевские лауреаты по физике — Кип Торн и Майкл Росман. Росман занимался исследованиями нейтринного фона, а Торн, руководил коллаборацией физиков, изучавших черные дыры и гравитационные волны в Калифорнийском технологическом. С обоими Розенфельд с удовольствием поговорил бы, а еще лучше — послушал бы, о чем они говорят между собой. Впрочем, могло оказаться, что обсуждали они вчерашний дождь или спортивные новости. О чем говорят великие физики, выхода из ресторана после ланча?

Торн и Росман попрощались, пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Росман скрылся за деревьями, а Торн медленно побрел в сторону Эйнштейновского дома.

Может, он приехал на похороны Бохена?

Вряд ли. Вот если бы здесь оказался Тегмарк… Знал ли Тегмарк, какие идеи развивал в своих работах Бохен? Имело ли это хоть какое-то значение? В конце-то концов разве не тегмаровскую идею использовал Бохен, если…

Да, если…

Розенфельд пересек аллею и вошел в полутемный зал ресторана, в котором оказалось, довольно много посетителей — почти все столики были заняты. Судя по лысинам, костюмам и тихим застольным разговорам, обедали здесь преподаватели. Никаких предупреждений на этот счет Розенфельд при входе не увидел, да их, скорее всего, при нынешней сверхтолерантности, тем более, в университетском кампусе, предупреждений и быть не могло. Оставались, однако, неписаные правила, порой куда более жесткие, нежели писаные законы.

Свободны были два столика у дальней стены, и Розенфельд занял один из них, крайний, сел так, чтобы видеть входивших и выходивших, сам же оставался практически невидимым в темном закутке неподалеку от двери в кухню.

Меню лежало на столике, девушка-официантка не заставила себя ждать, Розенфельд, не раздумывая, заказал бифштекс и кружку светлого пива, любого, можно «Хейнекен» — будто сидел не в Принстоне, а в привычном «Электроне», и дожидался, когда войдет Стив, подсядет, поднимет руку, призывая Бена и скажет: «Мне то же самое, только вдвойне. И кофе не забудь».

Розенфельд вытянул под столом ноги и ждал заказ, рассматривая посетителей и пытаясь распознать — кто есть кто. Все ему были не знакомы. Возможно, кто-то из математиков. Возможно даже, кто-то из них присутствовал на похоронах Бохена. Возможно, кто-то после ланча отправится к коллегам разбираться в файлах Бохена. Смогут ли они сложить пазл раньше, чем Розенфельду придется покинуть Принстон? В отличие от него, у них времени достаточно. В отличие от них, он знает, что произошло. Или воображает, что знает.

Когда-то Эйнштейн сказал: «Все знают, что это невозможно, но приходит человек, который не знает, он-то и делает открытие». Достаточно ли быть дилетантом, не знающим, что «это нельзя», чтобы открыть то, мимо чего прошли лучшие специалисты? Достаточно ли поверхностного (а какое еще могло быть у Розенфельда?) знакомства с предметом, чтобы интуиция подсказала решение? Да, многим ученым решение являлось во сне, но перед этим они потратили годы, если не десятилетия жизни, занимаясь упорными и порой, как казалось, безнадежными исследованиями. В науке ничего не дается просто так…

«А я не ученый, хотя и окончил Йель. Подход мой сейчас — подход не ученого, а эксперта-криминалиста. И хватит об этом».

Бифштекс оказался вкусным, но в «Электроне» был вкуснее. Пиво — приятным, но пить в компании Стива, как оказалось, приятнее, чем одному.

Розенфельд заказал черный кофе с долькой лимона и, перебрав в памяти слово за словом все сказанное вчера мисс Бохен, а сегодня — ею и доктором Бауэром, пришел к выводу, что на этот раз все элементы пазла действительно заняли свои места.

И тогда Розенфельду стало страшно.

Он попросил счет и, протягивая девушке кредитку, почувствовал, как дрожат пальцы. Девушка посмотрела ему в глаза — почему? Розенфельд через силу улыбнулся и подумал, что улыбка наверняка получилась кривой.

Выйдя на аллею в послеполуденную теплынь, Розенфельд подставил лицо солнцу, как Бауэр, достал телефон, снял блокировку экрана и внятно произнес имя мисс Бохен, записанное в памяти.

Ему приятно было это имя произносить, уж в этом-то он мог