Запретный плод - Лорел Гамильтон

– Что значит вторая метка?

Она облизнула губы, мягко, как котенок.

– Объясним ей, Бурхард? Надо ли ей рассказать, что мызнаем?

– Если она воистину не знает, госпожа, наш долг еепросветить, – ответил он.

– Да, – сказала она и скользнула обратно к креслу. –Бурхард, скажи ей, сколько тебе лет. – Мне шестьсот три года от роду.

Я посмотрела в его гладкое лицо и покачала головой.

– Но вы не вампир, вы человек.

– Я получил четвертую метку и буду жить до тех пор,пока буду нужен моей госпоже.

– Нет. Жан-Клод не сделал бы этого со мной, – сказалая.

Николаос чуть развела ручками.

– Я его очень сильно прижала. Я знала о первой метке,которая тебя вылечила. Полагаю, он отчаянно хотел спастись.

Я вспомнила отдающийся у меня эхом в голове голос:“Простите. У меня нет выбора”. Будь он проклят! Выбор всегда есть.

– Он снится мне каждую ночь. Что это значит?

– Это он общается с тобой, аниматор. После третьейметки наступает более прямой ментальный контакт.

– Нет, – сказала я.

– Что “нет”, аниматор? Нет третьей метке или “нет” – тынам не веришь?

– Я не хочу быть ничьим слугой.

– Последнее время ты ешь больше обычного? – спросилаона.

Вопрос был такой странный, что я минуту на нее пялилась,пока ответила:

– Да. А это важно?

Улыбка Николаос исчезла.

– Он качает из тебя энергию, Анита. Он питается оттвоего тела. Ему бы полагалось уже ослабеть, но ты поддерживаешь в нем силу.

– Я этого не хотела.

– Я тебе верю, – сказала она. – Прошлой ночью, когда японяла, что он сделал, я была вне себя от злости. И потому взяла твоеголюбовника.

– Поверь мне, пожалуйста. Он не мой любовник.

– Зачем же он рисковал попасть под мой гнев, спасаятебя? Дружба? Порядочность? Не думаю.

Ладно, пусть верит, во что хочет. Лишь бы отпустила насживыми – другой цели сейчас нет.

– Что мы с Филиппом можем сделать, чтобы исправитьположение?

– О, как вежливо. Мне это нравится. – Она небрежным жестом,как гладят собаку, положила ручку на талию Бурхарда. – Должны ли мы показатьей, что ее ждет?

– Если госпожа этого желает.

– Желает.

Бурхард встал перед ней на колени, лицо на уровне ее груди.Николаос посмотрела на меня поверх его головы:

– Вот это, – сказала она, – четвертая метка.

Ее руки поднялись к жемчужной пуговице на платье. Она широкораскрыла платье, обнажив полусформировавшиеся детские груди. Рядом с левойгрудью она провела ногтем. Кожа раскрылась, как земля под плугом, пролив тонкуюструйку крови на грудь и живот.

Лица Бурхарда мне не было видно. Он наклонился вперед,охватив ее руками за талию. Лицо его погрузилось между ее грудей. Онанапряглась, выгнув спину. Безмолвие комнаты заполнили тихие сосущие звуки.

Я отвернулась, только бы не смотреть на них, будто они примне занимались сексом, а я не могла выйти. Валентин смотрел на меня, я ответилаему взглядом, не отводя глаз. Он сдвинул пальцем на затылок воображаемую шляпуи усмехнулся мне, сверкнув клыками. Я сделала вид, что не вижу его в упор.

Бурхард сидел, откинувшись спиной на кресло. Лицо егообмякло и покраснело, грудь поднималась глубокими отрывистыми вдохами. Онтрясущейся рукой вытер кровь с губ. Николаос сидела неподвижно, откинув головуназад и закрыв глаза. Кажется, секс оказался не такой уж плохой аналогией.

Николаос заговорила с откинутой назад головой и закрытымиглазами.

– Твой друг Вилли лежит в гробу. Ему было жаль Филиппа.Его следует избавить от подобных инстинктов.

Она резко подняла голову, глаза были яркие, почти сияющие,будто светились изнутри.

– Сегодня ты видишь мой шрам?

Я покачала головой. Она снова была красивым ребенком,целиком и полностью. Без малейшего несовершенства.

– У тебя снова безупречный вид. Почему?

– Потому что я трачу на это энергию. Мне приходится надэтим работать.

Голос ее был низким и теплым, как надвигающаяся издалигроза.

У меня зашевелились волосы на шее. Что-то должно былослучиться плохое.

– У Жан-Клода есть последователи, Анита. Если я егоубью, они превратят его в мученика. Но если я обнажу его слабость, бессилие,они отпадут от него и пойдут за мной или ни за кем.

Она встала, и платье было снова застегнуто до шеи. Белыехлопковые волосы шевелились, будто их раздувал ветер, но ветра не было.

– Я уничтожу то, что взял под свою защиту Жан-Клод.

Успею я достать нож, привязанный к лодыжке? И что мне в нембудет толку?

– Я докажу, что Жан-Клод не может защитить ничего. Яповелеваю всем.

Эгоцентричная сука. Винтер схватил меня за руку раньше, чемя могла что-нибудь сделать. Слишком я была занята слежкой за вампирами, чтобызамечать еще и людей.

– Идите, – сказала она. – Убейте его.

Обри и Валентин отошли от стены и поклонились. И тут же ихне стало, будто исчезли. Я повернулась к Николаос.

– Да, – улыбнулась она. – Я затуманила твой разум, и тыне видела, как они вышли.

– Куда они пошли? – спросила я, и живот у меня свелосудорогой. Кажется, я знала ответ. – Жан-Клод взял Филиппа под свою защиту,следовательно, Филипп должен умереть.

– Нет!

– Еще как да, – снова улыбнулась Николаос.

Крик разорвал тишину коридора. Мужской крик. Крик Филиппа.

– Нет!

Я почти упала на колени, только Винтер не давал мнекоснуться пола. Я притворилась, что потеряла сознание, обвиснув в его руках. Онменя выпустил. Я схватилась за нож в ножнах на лодыжке. Мы с Винтером стоялиблизко к коридору, далеко от Николаос и ее человека. Может быть, достаточнодалеко.

Винтер глядел на нее, будто ожидая приказа. Я взлетела спола и всадила нож ему в пах. Он погрузился по рукоять, и кровь хлынула оттуда,когда я вытащила нож и бросилась по коридору. Когда первое дуновение ветракоснулось моего затылка, я уже была у двери. Не оглянувшись, я открыла ее.

Филипп обвис в цепях. Кровь яркой широкой волной залила емугрудь и плескала на пол дождем. Свет факела плясал на поблескивающей костипозвоночника. Ему разорвали горло.

Я отшатнулась к стене, будто меня ударили. Мне не хваталовоздуху. Кто-то все шептал и шептал: “Боже мой, Боже мой”, и это была я. Япошла вниз по ступеням, прижимаясь спиной к стене. Я не могла оторвать от негоглаз. Не могла отвернуться. Не могла дышать. Не могла плакать.