Мария I. Королева печали - Элисон Уэйр

толпы народа, но ее взгляд был прикован к стоявшим на коленях возле часовни заключенным, которых привели по ее приказу. Узников было четверо. Среди них: Стивен Гардинер, епископ Винчестерский, арестованный в самом начале правления Эдуарда за сопротивление религиозным реформам Сомерсета; восьмидесятилетний герцог Норфолк, голова которого не слетела с плеч исключительно потому, что отец Марии умер, не успев подписать смертный приговор; давняя подруга Марии Нан Стэнхоуп, герцогиня Сомерсет, вдова лорд-протектора; и, наконец, Эдвард Куртене, любезный молодой человек, томившийся в заточении с 1539 года, когда казнили большинство членов его семьи. Тогда он был еще совсем ребенком и успел повзрослеть в неволе.

Заключенные в один голос попросили у Марии прощения. Она посмотрела на них с состраданием, даже на старого Норфолка, который в свое время слишком грубо ее отчитал, и на Гардинера, приложившего руку к аннулированию брака ее матери. Несмотря на все прегрешения, эти люди были добрыми католиками, и она в них нуждалась.

– Эти заключенные мои! – провозгласила Мария. – И я требую, чтобы они были немедленно освобождены. – Спешившись, она со слезами на глазах подняла с колен, обняла и поцеловала каждого из них, после чего продолжила: – Милорд епископ Гардинер, я здесь и сейчас восстанавливаю вас в правах и назначаю одним из своих советников. Все вы завтра получите письменное помилование. А что касается вас, милорд Норфолк, я прослежу, чтобы парламент отменил Акт о конфискации вашего имущества. В скором времени вам вернут все титулы и земли.

Гардинер и Норфолк нижайше поблагодарили Марию. У нее на глаза навернулись слезы, когда молодой Куртене упал в объятия своей рыдающей матери. Затем помилованные заключенные вместе с королевской свитой прошли в Белую башню.

Глава 28

1553 год

На следующий день Тайный совет официально объявил о подчинении Марии. Она отказалась немедленно простить тех, кто выразил поддержку Джейн, мягко попеняв им за проявленную нелояльность, однако в конце концов смилостивилась и протянула руку для поцелуя, отчего некоторые из них растроганно прослезились.

Утром Ренар попросил об аудиенции.

– Ваше величество, никто не осудит вас за чрезмерную участливость, – с низким поклоном произнес он. – Тем не менее крайне важно не проявлять излишнего милосердия. Император призывает вас безжалостно наказывать предателей, особенно тех, кто представляет угрозу вашей безопасности. Леди Джейн, Нортумберленд, Саффолк и Гилфорд Дадли должны быть приговорены к смерти.

– Нет, – возразила Мария. – Не все. Джейн была лишь невинной игрушкой в руках предателей.

Ренар изменился в лице:

– Мадам, если вы ее помилуете, это может быть расценено как слабость и будет иметь трагические последствия.

Мария резко повернулась к нему, расстроенная раньше времени возникшими разногласиями:

– Я сказала «нет», мессир Ренар! Хорошо, я подумаю о том, чтобы казнить мужчин, но только не Джейн! Вы должны понять, что, в сущности, у меня нет иного выбора, как проявить милосердие. Если я казню всех, кто участвовал в заговоре Нортумберленда, то лишусь почти всех советников! – Заметив, что Ренар улыбнулся, Мария продолжила: – Необходимо, чтобы они сохраняли лояльность. Признаюсь, мне трудно их контролировать. Последние дни я постоянно ору на них, и все без толку. Но я должна быть благодарна, что многие из них перешли в другую веру, хотя бы для того, чтобы успокоить меня и сохранить мою благосклонность. Что касается других, я у них в неоплатном долгу за помощь в победе над врагами, пусть и запоздалую. Они умудрены жизненным опытом, которого у меня гораздо меньше, а потому могут служить мне опорой.

– Наверняка они находят специальные формулировки для ответов королеве, – заметил Ренар.

– Да, – вздохнула Мария. – И тут я в затруднении. Они обращаются со мной так, будто я вообще ничего не смыслю! Ведь Англией еще никогда не правила женщина.

– Но Испанией правила, – улыбнулся Ренар. – И я не сомневаюсь, вы докажете им, что являетесь истинной внучкой королевы Изабеллы.

Мария улыбнулась в ответ:

– Мое заветное желание – быть достойной своей бабушки. Однако здесь, при дворе, многие считают меня поверхностной. Они полагают, что я, как женщина, не способна управлять страной.

– Все изменится, когда вы, ваше величество, найдете себе мужа, способного разделить с вами бремя власти. Вы прекрасно начали, но у вас нет опыта в международных делах. И женщину, независимо от ее статуса, никогда не будут бояться или уважать, как мужчину. Ну а в военное время женщина просто не справится с управлением страной в одиночку. Впрочем, все можно исправить путем замужества.

Это было не совсем то, что Мария хотела услышать, тем более от мужчины, с которым сразу нашла общий язык. Как-никак, напомнила она себе, Изабелла не правила в одиночку. Она делила бремя власти со своим мужем, королем Фердинандом. В словах Ренара определенно было здравое зерно. Ее пол становился препятствием. Но она сделает все возможное, чтобы это преодолеть.

* * *

Она выбрала Гардинера, самого опытного государственного деятеля из всех, лорд-канцлером и своим главным советником. Он был мудрым политиком, хотя, к сожалению, подобно многим епископам, отличался излишней амбициозностью и склонностью к мирской суете. Он прямолинейно высказывал свое мнение и придерживался умеренных взглядов, смягчившихся за годы пребывания в Тауэре. Не приходилось сомневаться в его любви к Англии и в желании трудиться не покладая рук на благо своей страны. Мария в глубине души недолюбливала епископа, поскольку в свое время он поддержал Анну Болейн, но ценила за его стремление восстановить старую веру, а потому была готова к сотрудничеству.

Мария собиралась стать хорошей правительницей, трудиться усердно и добросовестно. Она рано вставала, несколько часов в день посвящала молитве или совещаниям с Советом, который собирался каждое утро под председательством Гардинера. Остальное время она посвящала аудиенциям или государственным делам, делая все возможное для развития торговли и улучшения финансового состояния государства. Что было не лишено смысла, так как купцы, если процветали, платили больше налогов в опустевшую казну.

Она собственноручно писала официальные письма, причем нередко засиживалась до поздней ночи, подписывая или читая официальные бумаги. Она не жалела денег для тех, кто приходил к ней с ходатайствами или жалобами, крайне редко отказывала просителям; при возможности она способствовала учреждению новых больниц и повышению уровня образования священнослужителей. И заботилась о торжестве правосудия, которое вершилось от ее имени.

Мария намеревалась править с одобрения парламента, прислушиваясь к его советам и голосу своей совести, при этом она не моргнув глазом проводила в жизнь то, что считала должным. Если голос совести не подсказывал правильного пути, Марию терзали муки нерешительности, но если подсказывал, ей хватало смелости отстаивать свои убеждения. На публике