Мария I. Королева печали - Элисон Уэйр

– А она ответила ему? – резким тоном спросила Мария.

– В первом случае, по словам Уайетта, она отправила к нему своего человека, Уильяма Сент-Лоу, поблагодарить его и передать, что леди Елизавета поступит так, как сочтет нужным. Но когда мы допросили Сент-Лоу, он решительно все отрицал, заявив, что он праведный человек и честен перед Господом и своим господином. Лорд Рассел признался, что доставлял Елизавете письма о Уайетта, однако мы не обнаружили каких-либо следов этого или свидетельств того, что она отвечала. И у нас нет никаких доказательств, что она послала или вручила мессиру де Ноаю письмо, обнаруженное в его дипломатической почте.

– Похоже, мы в тупике, – вздохнула Мария.

* * *

И как всегда, Марии требовался совет Ренара, для чего она встретилась с ним в своем частном саду в первый теплый мартовский день.

– Без доказательств соучастия моей сестры не может быть никакого дела против нее, – сказала Мария. – И тем не менее я уверена, что она связана с заговорщиками.

Ренар удивленно поднял на королеву свои прекрасные глаза:

– Ваше величество, я не понимаю, почему вы и ваш Совет так стараетесь найти прямые улики. Уайетт обвинил леди Елизавету в прямых сношениях с ним, ее имя упомянуто в посланиях французского посла, она находится под подозрением у советников, и не приходится сомневаться, что все предприятие было затеяно в ее интересах. Если вы сейчас не воспользуетесь этой возможностью, чтобы наказать вашу сестру и Куртене, то никогда не будете в безопасности.

Опустившись на заросшую лишайником каменную скамью, Мария растерянно развела руками:

– Наши законы не позволяют приговаривать к смерти тех, кто не совершил государственной измены. У нас нет уверенности в вине Елизаветы.

– Не сомневаюсь, что ее можно будет разоблачить, если прижать посильнее, – раздраженно произнес Ренар.

– Гардинер, подобно вам, настаивает на устранении Елизаветы, хотя и признает, что против нее до сих пор нет веских улик. – Заметив раздражение Ренара, Мария пригласила его сесть рядом с собой на скамью, невольно задавшись вопросом, было бы ей так же приятно, если бы сейчас на месте посла сидел Филипп. – Я всегда боялась, что у моей сестры будет именно такой характер. И хотя я стою за то, чтобы предъявить Елизавете обвинение в государственной измене, на данном этапе было бы нецелесообразно возбуждать против нее уголовное дело, поскольку это может спровоцировать еще одно восстание. Я должна действовать крайне осторожно. Надеюсь, и вы, и император меня поймете.

Ренар кивнул, но Мария явственно ощущала его недовольство.

* * *

Она долго и яростно спорила с советниками по поводу того, как лучше поступить с Елизаветой. Мария, подобно всем остальным, не сомневалась в виновности сестры и понимала, что должна предотвратить любые ее попытки сотворить зло. Среди прочего предлагалось даже посадить Елизавету под домашний арест, где-нибудь в сельской местности.

– Ну и кто из вас согласен быть ее тюремщиком? – поинтересовалась Мария.

Ответом ей было лишь продолжительное молчание.

– Сдается мне, что никто не хочет иметь столь опасную персону под своей крышей, – заметил Гардинер.

Идея была отвергнута, и вскоре стало ясно, что мнения лордов кардинально разошлись и единогласия достичь невозможно.

– Мы должны принять решение, – настаивала Мария. – Я собираюсь в скором времени отбыть в Оксфорд, а потому крайне важно, чтобы Елизавета находилась под охраной в таком месте, где она не сможет нам навредить.

– А чем плох Тауэр? – спросил Гардинер. – Пока она будет там, мы сможем устроить ей еще один допрос по поводу ее подрывной деятельности.

Кое-кто из советников яростно набросился на него, и возникшая пауза позволила Марии собраться с мыслями. Она поняла, что советники смотрят в будущее: если она, Мария, паче чаяния умрет – быть может, упаси Господи, в родах, – Елизавета станет их королевой, а тогда что она сделает с теми, кто настаивал на лишении ее свободы?

Однако Гардинер был непреклонен и исключительно благодаря силе духа победил в этом споре. Мария отдала приказ арестовать Елизавету и отправить ее в Тауэр с условием, что с ней обойдутся по справедливости.

Ренар выразил глубокое удовлетворение; еще больше его обрадовало известие, что, прежде чем Елизавета покинет Уайтхолл, ее допросят лорд-канцлер и девятнадцать лордов Совета. Мария уполномочила Гардинера предупредить сестру, что она понесет суровое наказание, если не признает вину и не отдастся на милость королевы.

– Но, мадам, – уже после докладывал Гардинер, – она твердо отрицает, что совершила хоть что-то предосудительное, и говорит, что не может просить милосердия за вину, которой за собой не чувствует. Она умоляет об аудиенции у вашего величества, утверждая, что, лишь представ перед вами, сможет убедить вас в своей невиновности.

– Нет! – отрезала Мария. – Передайте ей, что я собираюсь покинуть Лондон и хочу, чтобы ее отправили в Тауэр до дальнейшего решения ее дела.

* * *

– Она была в ужасе, – сообщил Гардинер Марии, после того как передал новости Елизавете. – Мне кажется, она опасается, что ее тюремное заключение предвещает ей судьбу матери и леди Джейн Грей. Она по-прежнему отрицает какие-либо связи с Уайеттом и надеется, что вы, ваше величество, будете к ней милостивы и не отправите ее в такое печально известное и скорбное место, как Тауэр. На этом наш разговор закончился.

Мария скрепя сердце старалась хранить твердость. «Забудь льнущую к тебе маленькую сиротку, – уговаривала она себя, – забудь существовавшую между вами любовь!»

В ту ночь она наблюдала из своего окна, как сотня солдат вставала на стражу в садах Уайтхолла, чтобы приготовиться к утренней отправке Елизаветы в Тауэр.

На следующий день советники сообщили Марии, что, когда они пришли за Елизаветой, та была сильно расстроена и отчаянно старалась тянуть время. Она умоляла их дождаться следующего прилива, а получив отказ, попросила разрешения написать письмо королеве, и это заняло столько времени, что они в результате все-таки пропустили прилив.

Пембрук вручил Марии письмо. Послание Елизаветы в основном состояло из заявлений о ее невиновности и эмоциональных всплесков, но там не было ничего, что могло бы заставить Марию передумать. В ее душе нарастал гнев.

– И вы позволили себе попасться на ее удочку?! – возмущалась она. – Во времена моего отца не дозволялось писать подобных писем суверену. Ах, как бы мне хотелось, чтобы он вернулся хотя бы на месяц и устроил моим советникам хорошую взбучку, которой они давно заслуживают! Проследите, чтобы утром ее без задержек отправили в Тауэр!

* * *

Марию отнюдь не удивило сообщение, что Елизавета отказалась входить в Тауэр: она села на сырые холодные каменные плиты над затвором шлюза, рыдая и заявляя