Ревность о Севере. Прожектерское предпринимательство и изобретение Северного морского пути в Российской империи - Михаил Геннадьевич Агапов

Сибирское царство было Вторым Севером России. В отличие от Первого вплоть до начала XVIII века он подчинялся Москве лишь номинально. При этом в оптике Московского царства Сибирь представлялась бездонным кладезем ценной «мягкой рухляди»191, возможности добычи которой на Первом Севере уже к концу XVI века были исчерпаны. Во многом ресурсное истощение Белого поморья было следствием опричнины (1565–1572). Включенные в состав опричных земель обширные территории от Волхова до Мезени представляли собой на тот момент наиболее развитые в экономическом отношении районы Московского царства. Для Ивана IV Васильевича Грозного они, по замечанию А. Эткинда, являлись внутренней Индией, то есть экспортно ориентированной сырьевой колонией, призванной посредством продажи своих ресурсов английским купцам субсидировать царя и его опричников: «Столица этой внутренней колонии, Вологда, была начальным пунктом речного пути по Сухоне и Двине к Белому морю, и она же была стартовой площадкой для сухопутного путешествия в Сибирь»192. Новый режим обернулся для поморских уездов фискальным террором (термин В. А. Аракчеева193), грабежами и погромами. Опричники требовали от местных жителей с каждым разом все больше пушнины; пытаясь выполнить эти требования, звероловы истребляли все больше животных, которые уходили все дальше на восток. В 1568 и 1569–1570 годах по приказу царя Басарга Федорович Леонтьев провел в северо-западном Белом поморье «правеж» (взыскание долгов по податям), результатом которого стали массовая гибель местного населения, разорение деревень и бегство выживших из-под длани царя194. После отмены опричнины хозяйственная жизнь Белого поморья была восстановлена благодаря его включению в европейскую торговлю. Главными поморскими экспортными товарами стали промысловые продукты: пенька, воск и ворвань. Их реализация на европейских рынках приносила солидную прибыль английским, голландским и французским купцам. «Несомненно, что во всей Европе нет более выгодной торговли», – писал в 1675 году об архангельском рынке автор французского меркантилистского торгового кодекса Жак Савари195. Однако высоколиквидные меха можно было приобрести только в Сибири.

Центром сибирской пушной торговли в XVI – первой четверти XVII века была расположенная на среднем течение впадающей в Обскую губу реки Таз «земля монканси», как ее называли местные жители (предки современных энцев, monkansi), или Мангазея, как ее называли поморские торговцы и промышленники, регулярно ходившие на кочах (парусно-гребных судах) «в Мунгазею морем и Обью рекою, на Таз и на Пур, и на Енисею» для соболиных промыслов и торговли, по крайней мере с последней четверти XVI века196. Доставляемые ими в Архангельск вместе с мангазейскими мехами сведения о морском пути в Сибирь – Мангазейском морском ходе – не могли не вызвать интерес у европейских мореплавателей. Мысль о торговле со странами Востока через Полярный океан и впадающие в него реки Северной Евразии возникла в западных странах с начала эпохи Великих географических открытий. Восходящее к Античности представление о трансконтинентальном характере всех крупных рек197 влекло европейских путешественников к устью Оби, сведения о которой поступали в Западную Европу из Московского царства, предпринявшего еще в конце XV века ряд походов за Урал «в Югорскую землю на Обь реку великую»198. Река Обь впервые была обозначена, правда без названия, на карте Мартина Вальдзеемюллера 1507 года, более известной как первый картографический источник, где использовалось название «Америка»199. На карте Московии Сигизмунда Герберштейна 1557 года Обь вытекала из Китайского озера, от стен Ханбалыка (современного Пекина). На рубеже XVI–XVII веков во многом под влиянием рассказов о Мангазее английские и голландские мореплаватели предприняли целый ряд экспедиций к устьям Оби и Енисея с целью отыскания пути в Китай и Индию. В конце 1570-х годов голландский купец Оливье Брюнель достиг устья Оби сухопутным путем200. В 1594 году голландцы Корнелис Корнелисзон Най и Брант Исбрантзон Тетгалес, пройдя через Югорский Шар в свободное на тот момент ото льда Карское море – которое они назвали Северным Татарским океаном, – вошли, как им казалось, в устье Оби (скорее всего, это была река Кара)201.

С целью установления контроля над деятельностью частных промышленников в Мангазейской земле и объясачивания местных жителей туда из Москвы в 1597–1600 годах было отправлено несколько военных экспедиций. В 1601 году на реке Таз был основан государев город Мангазея, быстро превратившийся в крупный торгово-промысловый и административный центр. Слава о «златокипящей Мангазее» распространялась далеко за пределы Сибири. Английские торговые агенты тщательно собирали информацию о заполярном Эльдорадо и ведущих к нему путях. Ослабление центральной власти в период Смуты способствовало расцвету на реке Таз частной торговли и повсеместному укрывательству пушнины от таможенных сборов202. И хотя иностранные купцы так и не смогли добраться до Мангазеи, вскоре после окончания Смуты тобольский воевода князь И. С. Куракин добился от московского правительства официального распоряжения о запрете всех плаваний Мангазейским морским ходом, дабы этим путем не воспользовались иностранцы. Царский указ от 29 ноября 1619 года запрещал ходить в Мангазею «большим морем» и устанавливал для торговых людей и промышленников-звероловов только два пути в Сибирь: на Березов «через Камень» (Уральские горы) и на Тобольск через Верхотурье203. Отношение Москвы к Сибири как к своего рода валютному фонду Русского царства предопределило принципиальный отказ центральных властей от ее открытия для международной торговли204. Этим обстоятельством подход Москвы к Сибири принципиально отличался от ее подхода к Белому поморью.

После заката Мангазеи на роль столицы Второго Севера России выдвинулся основанный в 1587 году вблизи от бывшей резиденции разгромленного казацко-стрелецкими войсками хана Кучума город Тобольск. Важную роль в осмыслении Тобольска как столицы Севера сыграл сибирский картограф, архитектор и историософ, уроженец Тобольска С. У. Ремезов (1642–1720). Его деятельность в этом направлении проанализировала В. Кивельсон, исследовавшая географические образы в картографических трудах С. У. Ремезова: «Вытеснив Европейскую Россию на поля чертежа и убрав Москву совсем, Ремезов наполнил географию политикой. С помощью картографической ловкости рук он создал центр в том месте, которое обычно воспринималось как периферия… Сибирь вообще и Тобольск в частности фигурируют в представлении Ремезова как места мирового исторического значения. Он помещает Сибирь в географический контекст, который, с одной стороны, определяется Иерусалимом, а с другой – небесами:

Тобольский град и Сибирь отстоит от среды мира от града Иерусалима в полунощи хладной страны, философски в части ребра северова в степи… под небесною планидою солнцом счастливою и красноцветущею, под розмером зодияка от лва воздушнаго пояса»205.

В сложившейся к концу XVII века внутренней иерархии территорий московского имперского пространства Белое поморье и Сибирь занимали периферийное положение. По отношению к ним использовались различные практики управления, отличавшиеся как друг от друга, так и, прежде всего, от принятых в «коренной России». Московскими царями Белое поморье и Сибирь не воспринимались как Россия, но лишь как ее владения. При этом Первый Север являлся