Молодость - Александр Сергеевич Долгирев

Чиро улыбнулся, но наткнулся на предельно равнодушное лицо Бородача и посерьезнел. Комиссар тоже позволил себе улыбку.

– Ты работаешь на том же заводе, что и Комиссар. Чем ты занимаешься там?

– Ну, мы делаем утюги…

– Я не об этом спросил. Чем ТЫ занимаешься там?

Чиро немного смутился то ли от давления Бородача, то ли от сути своей работы.

– На наших утюгах, на ручках есть резиновая прокладка… Ну, чтобы рука не скользила. Я прикручиваю эти прокладки к ручкам.

– Нравится?

– Платят.

– Хотел бы заниматься чем-то более значительным?

– Да, конечно!

– Очень хорошо…

Бородач сделал паузу, как бы завершая первую часть собеседования, встал и налил вина на троих. Чиро сделал небольшой глоток, Комиссар не хотел сейчас пить, поэтому отставил бокал на стол, а сам Итало сделал несколько средних глотков. После этого он задал следующий вопрос, который изрядно удивил и Бертини, и Ансельмо:

– Ты куришь?

– Нет.

– Это очень хорошо, Чиро!

Комиссар не удержался и вмешался в разговор:

– С каких это пор ты стал противником сигарет?

– С тех самых, когда чуть не выплюнул свои легкие поутру.

Ансельмо обратился к своей памяти и отметил, что действительно не видел Бородача с сигаретой с тех пор, как он вернулся. Это при том, что раньше Итало был заядлым курильщиком. Собеседование, между тем, продолжалось:

– Совершал когда-нибудь что-нибудь противозаконное?

– Однажды подсматривал за девчонками, когда они купались в речке голышом.

Бородач снова не улыбнулся на шутку, хотя, похоже, на этот раз хотя бы заметил ее, потому что вполне серьезно спросил:

– Тебя поймали тогда?

– Нет.

– Тебе понравилось?

– Конечно! Мне было четырнадцать…

– А что тебе понравилось больше, то, что они были голышом или то, что ты совершал что-то запретное?

Чиро задумался – похоже, он никогда не задавал себе этот вопрос. Через минуту молодой человек ответил:

– Примерно одинаково.

– Ты поступал так еще?

– Нет, никогда.

– Почему?

– Ну, пусть мне и понравилось, в этом было также что-то… жалкое.

– То есть, ты готов переступать через запреты только ради чего-то важного?

– Наверное, можно так сказать.

– Отсутствие правонарушений в этой стране не означает отсутствия проблем с властями. Тебя задерживали когда-нибудь?

– Нет, ни разу.

– Это хорошо… Как ты относишься к Коммунистической партии?

Резкий переход вновь немного огорошил Чиро и Комиссара. Молодой человек снова посмотрел на Ансельмо, ища поддержки, и Комиссар снова едва заметно кивнул.

– Положительно, но не полностью. Мне кажется, что Партия по-прежнему искренне борется за свободу народа, но просто выбрала для этого не самое верное направление.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, мне кажется, что Партия зря столь безыдейно ориентируется на Советы. Во-первых, мы живем в Италии, а не в России – другие совсем условия; во-вторых, ну очень уж далеко отстоят от идеалов Маркса и Ленина современные большевики. Вы видели фотографию Хрущева? Читали, что он говорит? Это не коммунист, это обыкновенный чиновник, которому до нашей Революции нет никакого дела.

– Это да, забавный человек!

Бородач вполне искренне усмехнулся.

– …Еще мне видится ошибка в столь тесном сближении Партии с республикой. Ни для кого не секрет, что Итальянская республика никогда не была Республикой. Власть держат в своих руках вполне конкретные силы, которые народ к ней не подпускают и не подпустят. Своей политикой соглашательства Партия рискует оттолкнуть значительную часть народа, который будет видеть в ней обыкновенную политическую партию.

– Верно, Чиро! Чертовски верно!

Бородач проникался к молодому человеку симпатией с каждой секундой. Комиссар мог его понять – ему Чиро приглянулся этой же самой незашоренностью и вдумчивостью.

– А как ты относишься к чернорубашечникам и их ублюдкам из Социального движения?

– Они наши враги. Так было всегда.

Большего Бертини говорить не собирался, да большего и не требовалось. Бородач замолчал на пару минут, потом кивнул, будто приняв для себя какое-то решение, и задал следующий вопрос:

– У тебя есть семья?

– Да, родители в Понтекорво остались.

– Поддерживаешь с ними отношения?

– Да, конечно.

– А жена?

– Пока нет.

– «Пока…» – есть кто-то на примете?

– Ну да, но пока рано об этом думать.

– Почему?

– Да мы встречаемся-то вторую неделю…

– Понятно. Детей, как я понимаю, тоже нет?

Чиро помотал головой. Бородач допил единым глотком вино из своего бокала и начал выкладывать карты на стол:

– В общем и целом, ты мне нравишься, Чиро. Поэтому теперь я изложу тебе суть своего предложения, а ты сам решишь, хочешь ты в этом участвовать или нет.

Я действительно долго отсутствовал в Италии, а вернувшись, застал Партию в глубоком упадке. Это недопустимо в данный момент, когда фашисты снова поднимают голову. Я не могу изменить Партию в одиночку, но и смириться с таким положением вещей я не могу.

Живет в Риме один адвокат. Обычный пожилой синьор, который зарабатывает на жизнь тем, что помогает богатым уйти от правосудия. Двадцать лет назад он носил черную рубашку и пытал Комиссара. Потом он приказал расстрелять Комиссара и еще десяток человек. Ансельмо выжил лишь благодаря удаче, все остальные погибли. Теперь этот человек, как ни в чем не бывало, ходит по улицам города, который так тебе понравился. Это недопустимо. Еще более недопустимо то, что сейчас он работает на Социальное движение и борется за то, чтобы фашисты снова встали у власти. Республика не хочет или не способна осудить его, но народ может. Наказанием за военное преступление должна быть смерть. Вот, что за работу я предлагаю, Чиро…

В полутемной комнате повисла тишина. Бертини думал. Думал о Движении, о том, что это шанс сделать что-то стоящее, о том, что с фашистами действительно нужно биться. Еще он почему-то подумал о Сальваторе Кастеллаци и мирно смотрящих кальчо Джорджио Альмиранте и Энрико Берлингуэре. Но больше всего он думал о вчерашнем вечере: они с Сандрой попали под дождь неподалеку от Моста Сикста. У Сандры не было с собой зонта, а легкий пиджак Чиро, который он набросил ей на плечи, мгновенно промок. Они укрылись под сводами колоннады расположенного рядом с мостом здания, и Бертини обнял девушку в тщетном стремлении немного согреть. Он и сам вымок насквозь, изрядно устал и не отказался бы от чего-нибудь согревающего, но все это было совершенно не важно – Чиро был счастлив. Он очень отчетливо это понял в тот момент. Он был беден, не имел особенных перспектив, но не согласился бы поменяться местами даже с самым богатым римским повесой.

Небесная вода взбивала речную воду, разгоняя вечную тибрскую муть. Бертини обвел взглядом пейзаж – старинные дома будто бы