На задворках чужого разума - Ника Митина

махала на это рукой: чем бы дитя не тешилось, главное – не курит, не пьет, а это все возрастное, пройдет. Дети любят тайны и сказки. Жаль только, что к учебе такой завидной тяги дочь не испытывала. Я постоянно пыталась наставить ее на путь истинный и твердила о важности образования. Однако та относилась к моим доводам индифферентно.

Казалось, она вообще ничего не хотела. Ни учиться, ни работать, ни замуж – обычно в ее возрасте у девочек уже начинаются первые влюбленности, но Марину, кажется, мальчики не интересовали. Больше всего она любила просиживать в интернете на своих любимых форумах или смотреть по ТВ глупые передачи о скором нашествии марсиан или захвате мировой власти масонами. Меня такие увлечения раздражали, но я не особо цеплялась к дочке: не доставляет ребенок хлопот, и ладно.

Кое-как Марина окончила школу. Никуда поступать она не хотела. С трудом с помощью знакомых я подыскала ей место, где она могла бы работать – дочь посадили отвечать на звонки в колл-центре какого-то интернет-магазина. Работа, как мне казалось, несложная – сидишь себе и говоришь по телефону, все не тяжелый физический труд. Но надолго Марина на месте не задержалась. Дочь была рассеяна, допускала промахи в оформлении заказов от клиентов, часто филонила, предпочитая использовать рабочий компьютер для посещения своих излюбленных сайтов.

Понеслась череда перемены рабочих мест. Все руководители теряли терпение по одной и той же причине: им не нравилась сотрудница, внимание которой не было сконцентрировано на деле. Марина к увольнениям относилась абсолютно спокойно, и если бы не мои пинки – новую работу она так и не искала бы.

И я уже смирилась с тем, что моя дочь аморфна и не приспособлена к жизни, как тут из нее полезли странности. Как и в ситуации с ее отцом, я поначалу отмахивалась и пыталась не обращать внимания на тревожные звоночки, но они становились все громче. Когда игнорировать их стало невозможно, мне пришлось признать: очевидно, девочка унаследовала безумие по отцовской линии.

Сережка

Я все хотел поговорить с дочерью, но не решался к ней подойти. Мне внушало надежду то, что она все же приняла мой подарок: пару раз я видел в окно, как она возвращалась из школы, и на шее у нее висела цепочка с кулоном-бабочкой, а топаз весело переливался в лучах уже почти летнего солнышка.

Но дома она все так же, как и прежде, шмыгала в свою комнату, запиралась и выходила наружу только поесть, либо сходить в туалет или ванную. Если я с ней здоровался, она резко бросала свое приветствие в ответ, и в ее интонации я слышал предупреждение не лезть к ней с разговорами. И я не лез.

Я продолжал тихонько пить в своей комнате, не понимая, как мне исправить все, что я натворил. Я стал очень слезлив и часто плакал, рассматривая фотографию жены, стоявшую в рамочке в изголовье моей кровати. Я давно уже не убирался, и в помещении стоял спертый запах, а вокруг было много пустых бутылок. Но меня беспорядок не смущал, он был лишь внешним отражением хаоса, который царил у меня внутри.

Прошло еще время. Однажды после очередного возлияния я завалился спать. В этот вечер я выпил прилично, потому что наутро мне не нужно было на работу. Я проспал аж до часу дня, а когда встал, чувствовал себя изрядно помятым. Во рту был отвратительный привкус, тело ломило, глаза было тяжело разлепить. К тому же стояла невероятная жара. Я огляделся по сторонам. Взгляд упал за окно. А ведь сейчас лето в самом разгаре, уже июль. Ведь Наденька в этом году окончила школу! А я даже не знал ничего о ее успехах, выпускном, собирается ли она поступать в институт – я ровным счетом не знал ничего. Продрав все-таки глаза, я вышел из комнаты. Дверь в спальню дочери была открыта нараспашку. Это странно – даже уходя из дома, она плотно прикрывала ее за собой. Я вошел внутрь и остолбенел.

Дверца шкафа тоже была распахнута нараспашку, а внутри совершенно ничего не было. Я несколько раз моргнул: конечно, у Наденьки в принципе не особо много одежды, но сейчас вешалки вообще были пусты – и полки, между прочим, тоже. Я подбежал к зеркалу, возле которого дочка хранила свои небольшие запасы косметики, но и их там не оказалось. Из вещей Наденьки, казалось, остались лишь старенькие плакаты на стенах с изображениями ее любимых актеров и певцов. Они сиротливо висели на стенах и взирали на меня – такие одинокие в совершенно пустой комнате, где ничего, кроме них, больше не напоминало о хозяине. Впрочем, нет – было еще кое-что.

На небольшом письменном столике, который она использовала, чтобы делать уроки или читать, я увидел клочки какой-то бумаги. Подойдя ближе, я понял, что это обрывки открытки. Той самой, что я недавно оставил ей вместе с подарком. Рядом стояла коробочка от кулона-бабочки, но самого украшения в ней не было.

Я все тут же понял. Она ушла – и скорее всего, навсегда. Зря я столько ждал возможности примирения – она бы не позволила мне наладить с ней отношения. Но я не мог поверить. Заметался по квартире, все надеясь найти хотя бы записку, хотя бы какое-то письмецо с объяснением. Сбегал даже к почтовому ящику, но он был пуст.

Тогда я ринулся в квартиру на первом этаже. Весь подъезд знал, что там живет весьма вредная пенсионерка, которая встает с петухами и весь день смотрит в окно – разглядывает, кто из соседей куда направляется, кого из местных девушек до дома провожают парни, кто с кем целуется, и кто возвращается в родные пенаты лишь под утро. Отлучалась со своего поста она лишь поесть и посмотреть пару любимых сериалов. Все увиденное из окна она потом с радостью доносила до общественности. Особенно гнусная женщина любила стучать родителям на нежничающих у подъезда подростков. Но сейчас наличие такой соседки мне было выгодно.

Я начал трезвонить в ее дверь, для убедительности еще настойчиво и громко заколотил кулаками по обивке. Щелкнул замок, и наружу высунулось морщинистое, похожее на крысиное, личико. Соседка наморщила нос – очевидно, запах от меня исходил не самый приятный, но мне сейчас было плевать – и спросила:

– Чего хулиганишь? Испортишь дверь мне!

– Вы Надю видели? – проигнорировал я вопрос.

– А чего? – в глазах старушенции сразу зажегся интерес. – Никак, случилось чего?

– Мне важно знать: уходила ли она