Норковая шуба. Сборник рассказов - Соня Дивицкая

– Давай быстрее, – он швырнул. – Собирайся. Уезжай быстрее.

Он сам ее выгнал, сразу после купанья, на чаек-кофеек не оставил. Схватил за плечи и вытолкал.

– Все, я сказал! Изыди! До свиданья! И забери отсюда свой матрас!

Она не обижалась, заревела, но не обиделась и назад не просилась. Прыгнула в машину с мокрой головой и рванула. Как только она отъехала, Андрей снова начал ее ждать.

После таких свиданий он приходил в храм пустым и разбитым. Поэтому и в храме было пусто, исчезло у него, пропало это ощущение Божьего присутствия.

Он стал бояться Евхаристию. Как только начинали Херувимскую, его охватывала страшная тоска. Даже в доме своем, один среди ночи, он не чувствовал себя таким оставленным, как в алтаре. Под сводами никого не было, только сухой воздух, его гоняли четыре сплита. Витражи пропускали уличный свет, его окрашивало цветное стекло. И вино оставалось вином, он прекрасно знал, это был обычный кагор, отцом Василием закупленный.

В семинарии начиналась сессия, Андрей должен был ехать, и собирался, действительно, собирался ехать. И вдруг, когда отец Василий спросил его: «Когда поедешь?», он ответил ему: «Никогда».

Настоятель, конечно, полюбопытствовал:

– Эт почему же?

– А смысл?

– Смысл! Посмотритя на него! Смысл!..

Василий обиделся и тут же пальцем указал на лужу от мокрого снега, которая натекла под ботинками у Андрея. На новую мозаику!

– Вот что ж ты снег не обтряхнул? – он нахмурился. – Наследил, теперь вот будут притирать за тобой.

7. Переплавка

Свою последнюю литургию отец Андрей отслужил тринадцатого декабря в день апостола Андрея Первозванного. Он знал, что это его последняя служба. И отца Василия предупредил: «Больше не могу».

Каждое слово давалось ему с таким усилием, как будто он висел над ущельем и вытягивал себя на руках. А прихожане как обычно смотрели на широкую спину своего батюшки и повторяли за ним: «Верую во единого Господа Вседержителя…»

На исповедь стояла большая очередь. Многие держали наготове бумажки со списком своих грехов, некоторые надевали очки, чтобы подробно их зачитать. Андрей увидел толпу и попросил дьячка включить вентиляцию.

Раньше, когда Бог помогал, поток человеческого напряжения на него не давил. Андрей был всего лишь проводником, он накрывал человеку голову, отвечал на вопросы, иногда что-то спрашивал, и когда подходил следующий исповедник, он не помнил, что говорил предыдущий, – все заземлялось.

Теперь он остался один и чувствовал тяжесть от каждого человеческого слова, как будто держал штангу, и каждый исповедник добавлял ему вес.

«Батюшка, я брала взятку, и за это Бог меня наказал – у меня пропал кот».

«Батюшка, на мне висит нераскаянный грех. Весной я украла кипарис, у Ленина, возле памятника посадили два кипариса, а я украла один. Он у меня так хорошо принялся, а сейчас замерз».

«Я не пил год, а вчера мы снова начали, я выпил пивка, только одну баклажку. Попробовал – вроде ничего. А сегодня сорвусь, сегодня я сорвусь, я не выдержу».

«Я изменяю жене, десять лет живу на два дома, потому что моя любовница меня шантажирует. Если я ее брошу, она все расскажет жене, и что ж мне теперь, всю жизнь ходить к этой бабе?»

«Батюшка, я обидела своего мужа, я сожгла все его фотографии, где он был молодой. Он был красивый, я захотела, чтобы он больше не был таким. Я сожгла весь альбом».

«Я страдаю грехом малакии, даже после близости с женой не могу отказаться. Мне сорок четыре, я не могу остановиться».

«Батюшка, я отравила соседского кота, соседка меня смутила, я дала ей взятку, а потом не выдержала и отравила ей кота».

«Я убил соседку, меня осудили на десять лет, но я никогда не исповедовался. Десять лет назад это было, мы ругались с соседкой за межу, она кричала, что это ее стежка, а стежка была наша, она кричала, и я не выдержал, сходил в дом за ружьем и выстрелил».

«Я задушила кота, меня раздражал сосед, он все время играл на трубе и ходил у меня под окнами с этим котом. Я смутилась и задушила кота шнурками».

«Я обманул девушку, обещал на ней жениться и настоял на близости, но потом мать мне сказала, куда тебе так рано жениться, и я свою девушку бросил. А сейчас я собираюсь жениться, только на другой девушке, скажите, мы можем венчаться?»

– Подойди к настоятелю, он все объяснит, – ответил Андрей последнему.

Сил не было ворочать языком, все лица смешались в одну размытую бледную рожу, голова раскалывалась.

«Замолчите! – хотелось ему заорать, когда смотрел на толпу. – Люди! Хватит! Прекратите!»

Все прошли. Он вынес чашу. Ложечку серебряную с дарами опускал к губам, «только бы не уронить, только бы не уронить» – больше ни о чем не думал.

Впереди была проповедь. Отец Андрей ее не готовил. «Как-нибудь», – он решил и начал.

– Сегодня мы вспоминаем первого апостола. Андрея Первозванного. Мы все помним историю призвания.

Андрей открыл Евангелие и зачитал весь отрывок из Матфея, свой любимый, там, где море, лодки, рыбаки, и «они тотчас, оставив свои сети, последовали за Ним».

– Тотчас! – повторил он. – Тотчас оставили сети и последовали за Ним.

Он замолчал. Посмотрел на людей, в дальний предел на икону Донского. Моргнула вспышка. Редактор православной газеты снимал батюшку, его фото хотели поставить в номер, посвященный Андрею Первозванному. У входа появились молодые женщины, они покачивали нетерпеливо пышные конверты с младенцами, детей принесли крестить, и они разревелись, сначала один и за ним другие. Народ отвлекся на младенцев, Андрей закрыл Библию и поклонился:

– Спасибо всем. Спаси Вас Господь.

Он спустился с амвона, но люди его не отпускали. У батюшки именины! Прихожане приготовили ему подарочки, и каждый хотел подойти.

Дети из воскресной школы опять нарисовали ему десантников и настрогали деревянные лодочки. Старушки подошли с кульками, напекли пирожков, налепили котлет. Девочка одна вышивку свою принесла, а дарить стеснялась, пока ее не подвела наставница. Редактор подошел с хитрым видом, он знал, что Андрей уходит, и по привычке, которую считал благопристойной, раз десять повторил «на все воля Божья, на все воля Божья». Андрей высматривал своих детей, его дочку и сына одевали прихожанки, завязывали им шарфы и конфеты совали в карманчики.

Все думали – вернется. Никто не принимал всерьез усталость, пустоту, выгорание, в маленьком городе не знали таких слов. «Из-за бабы» – это людям было понятно.

Среди прихожан тут же поползли слухи, будто бы отцы поругались, и сразу же, как в детском саду, тетки заболтали юбками и прискакали к отцу Василию. Выяснять.

– Я?! Ругался с отцом Андреем?! – Василий даже ножкой топнул по мозаике. – Да в жисть такого не было! За семь лет ни разу не бывало, чтоб мы с ним поругались. А за что мне с ним ругаться? Он молодой, вот и вся бяда. Эт что ж такое у нас творится? Ток с армии пришел – его и в попы! Да оженили, а он, ищь, не обгляделси. Я-то ведь сначала отслужил, потом десять лет слесарем отработал, среди людей пообкрутился. Да еще десять лет в церковь походил. Как мы с матушкой раньше? Встанем рано и идем в храм, пешими. За десять верст! Да каждое воскресенье. Да детей на себе несли, куда ж их оставишь. А как мороз, так стараисси на первый автобус успеть. А он в пять утра! А вы что ж думаетя, так просто? С армии пришел – и сразу в попы? Вот постойте тут и подумайте!

Настоятель умело устроил себе паблисити. Пару месяцев уход отца Андрея был событием, которое в приходе обсуждали много. А по весне на его место прислали нового священника.

– Опять молодого! – Василий был не в восторге. – Что творится-то у нас! Ток одного проводил, а мне опять молодого! Служить некому!

Новый батюшка был тоже высоким, коротко стриженным, так что издалека подслеповатые тетки даже спутали его с отцом Андреем и руками всплеснули,