Место клизмы изменить нельзя. Рассказы морского доктора - Михаил Сорин

– Какое лечить, когда я сам уже почти не живой, – ныл я.

– Это ты пока не живой, а мы сейчас тебе, докторишка, реанимацию проведем, и будешь ты у нас живее всех живых. У тебя «шило» – то осталось? – Михаил Юрьевич внимательно огляделся вокруг.

– Я спирт в холодильник поставил. Должен был сохраниться. А вы меня, что растирать им будете?

– Угу, – промычал «дед», – Но только изнутри.

Он ловко отстегнул жгут, который, как удав, зажимал дверцу холодильника.

– Да у него тут и огурцы в банке сохранились, – радостно возвестил Витаминыч. – Сейчас мы тебя доктор, быстро на ноги поставим.

– Лучше выкиньте меня за борт, – молил я, – Какой вовнутрь, тут водичку бы пропихнуть – все челюсти судорогой свело.

Меня никто не слушал. Добровольные реаниматологи готовились к оживлению.

– Так, – огляделся командир, – а у него и пить-то не из чего, все разбилось. Придется вычесть из зарплаты стоимость посуды в валюте, потом, а сейчас что будем делать? Не с горла же его поить. Это не интеллигентно. Хоть какой-то «хрусталь» у доктора остался?

– Я думаю, что, остался, – согласился «дед». – Банки он, чем будет ставить? А медицинские банки – это лучшие рюмки.

И они начали проводить обыск.

– Да здесь они, подо мной, в рундуке, – эхом отозвался я.

– Давно бы так. – Витаминыч ловко протер «посуду» медицинским халатом. – Ну, Борисыч держи!

Я упрямо замотал головой, говорить уже не было сил.

– Так, – с профессорским видом сказал командир, – приступим!

Мне зажали нос, дышать стало нечем, и в открытый для вдоха рот, полилась огненная влага. Пока я прислушивался к своим новым ощущениям, ожидая ответной реакции измученного организма, новоявленные доктора уже весело хрустели огурцами.

– Медицинское «шило» оно вкус другой имеет, – с видом знатока, рассуждал «дед», – наше, техническое, то же ничего, но это с кислинкой и запаха почти никакого. А доктор-то наш уже и глазки открыл и дышит вроде ровнее. Надо ему еще одну плеснуть. Вот, молоток! Сам уже в руки взял баночку. Не пролей, ишь, ручонки-то как трясутся.

У меня от такой заботливости слезы навернулись на глазах, и я одним махом выпил вторую банку. Тут же в руках оказался соленый огурец. Желудок осторожно принимал пищу. Сразу стало теплее. Тошнота, сидевшая где-то рядом, стала медленно отступать, сдавая завоеванные позиции.

– Можно я сяду, – пролепетал мой голос.

– Конечно, садись, – сказал Михаил Юрьевич сейчас еще по одной, и пойдем в кают-компанию. Сегодня на обед «Электролит», а это первое средство от укачивания.

«Электролитом» на «Андромеде» называли консервированный борщ в банках, который был такой ядрено-кислый, что, наверное, если бы в него вставить лампочку, она обязательно бы загорелась.

После третьей, которая традиционно была за тех, кто в море, я сумел стать на ноги. Колени мои подгибались, во всем теле сохранялась какая-то дрожь, но я стоял. Подождав, пока я умоюсь, мои спасители повели меня на обед. Съев несколько ложек «электролита» и обозначив свое присутствие вернулся в мед. блок. Кое-как собрав осколки стекол, книги и стулья, я рухнул на постель. Сон окутал мое сознание мгновенно. Мне казалось, что прошло совсем немного времени, вроде бы только уснул. И вдруг голос:

– Докторишка, бокс!

Открываю глаза. Опять две головы, но уже с туловищами и совсем не страшно светит солнышко.

– Ребята, я ведь только уснул.

Ничего себе только что, – промолвил «дед», – сутки проспал. Лечение-то прерывать нельзя, иначе перейдет в хроническую форму.

Я, ни слова не говоря, потянулся к холодильнику. На третий день моего «лечения», уже сам ожидал своих «лечащих врачей». Стол был сервирован по первому классу, а рюмки опять традиционно – медицинские банки. В иллюминаторе, изумрудно переливаясь, играла Атлантика. Впереди еще было масса неизвестного.

Борода

БОРОДА росла буйно и густо. Я даже не предполагал, что она появится так быстро. А волосы на голове совсем наоборот. Они не собирались отрастать. Мне их подстригли очень коротко и даже спереди, где был чуб, выстригли залысину. Так уж получилось, потому что, когда корабль качает, ножницы в руках парикмахера качаются тоже. А борода росла. Она прямо-таки неистовствовала на моем лице. Сначала было очень колюче, и лицо страшно чесалось. Я ее аккуратно подбривал, расчесывал, но кололась она от этого не меньше. У меня было такое впечатление, что она растет вовнутрь щек, и скоро во рту у меня будут сплошные волосы. Я с тайным ужасом проверял щеки изнутри языком, но они были гладкими, и язык, пройдя по кругу, спокойно возвращался на свое законное место. Через три недели моих мучений неожиданно борода перестала колоться и мягко закурчавилась.

За иллюминатором ярко светило тропическое солнце, и прошел этап излечения от морской болезни, отчего я пребывал в радужном настроении. Меня, видевшего море только с берега, прикомандировали в качестве судового врача на гидрографическое судно с экзотическим названием «Андромеда», следовавшее в Мозамбик.

Будучи в недалеком прошлом гражданским врачом-хирургом, я волею судьбы получил погоны, прошел этап службы в авиагарнизоне, а затем попал во флотский госпиталь и теперь оморячивался по полной программе.

Больных на борту «Андромеды» не было. Экипаж серьезно готовился к дальним странствиям.

Все прошли медицинскую комиссию и не так, как это делают военнослужащие на диспансеризации, когда на любой вопрос врача вам, достаточно отрицательно покачать головой, и вы тут же получаете краткую запись: здоров, годен. Тут же надо было сдать все анализы, к вам заглядывали во все мыслимые и немыслимые физиологические отверстия. После этого вам, как элитному псу с родословной, делали разные прививки и только потом давали заключение о годности к плаванию в районах с жарким климатом.

В нашем случае не обошлось и без курьезов. Молодой старпом нашего судна Юрий Иванович, холостяк и отчаянный повеса довел до истерики медсестру из кабинета функциональной диагностики, когда пришел на кардиограмму. Молоденькая медсестричка предложила ему раздеться по пояс, а брюки – до колен. Старпом тут же выполнил эту команду: он снял рубашку, а брюки опустил до колен. Бедною девушку потом долго отпаивали валерьянкой, а Юрий Иванович строил недоумевающую физиономию и, оправдываясь, гудел:

– Как велели до колен, так я и сделал.

У нашего стармеха Витаминыча, которому решили не измерять объем легких, учитывая его опыт плавания и толстый медицинский паспорт, просто спросили:

– Какая у вас спирометрия (объем легких)?

«Дед» наивно изумился и, сделав обиженно подозрительное лицо, поинтересовался у врача:

– А что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, – ответил доктор, – сколько вы выдуваете?

– Если честно, – озаботился Витаминыч, – то литра два смогу.

Здрасьте, – сказал врач, – а у вас в амбулаторной карте написано: три пятьсот.

– Во дают! И откуда это они все знают. Так это красненького, – наконец сознался он.

Комиссию прошли все, и поэтому мне практически пока делать было нечего. Я занимался отращиванием бороды. Впереди был экватор. Честно говоря, я побаивался его перехода. Так как готовилось ритуальное празднество, и меня как новичка, должны были прокатить по полной схеме, а желающих порезвиться было предостаточно. В этом я убедился в самом начале моего путешествия, но, видимо, не полностью.

В этот день, совершив свой ритуальный обход камбуза, я собирался забраться в укромный уголок и позагорать. В изолятор, где жил, без стука влетел командир. Что было необычно, так как Михаил Юрьевич, так звали командира, был ревнивым приверженцем писаных и неписаных морских традиций и уж без стука никогда и ни к кому не вламывался.

– Доктор, – заявил он прямо с порога, – у меня для вас две новости: одна плохая, а другая очень плохая. С какой начать?

В предчувствии беды у меня что-то екнуло в районе селезенки.

– Давайте сразу с самой плохой.

– Значит, так. – командир присел на стул. – Вас хотят оставить в Мозамбике. – И, глядя на мое ошарашенное лицо, добавил: – Уже пришла радиограмма.

Он отстегнул пуговичку на кармане рубашки и достал оттуда сложенный пополам листок. Радиограмма гласила: майора медицинской службы Сорина М. Б. по прибытии