Ты пахнешь как мечта - Эллин Ти

их почти невозможно. Это не каждый день происходит, но уже чаще, чем раз в неделю, и меня это тревожит. Потому что, когда они пьют, в них просыпается агрессия, и я даже пострадала уже пару раз. Один раз дядя Юра меня толкнул со злости, и я упала и ударилась плечом, а другой раз в меня полетела кружка горячего чая, слава богу, уже не кипятка, и я отделалась просто покрасневшей кожей.

И сегодня тот самый день, когда их невозможно разбудить, видимо. И что мне делать?!

Стучу по двери уже скорее от отчаяния, чем в надежде, что это поможет. Как назло еще и третий этаж! В окно не забраться… Черт! И что мне делать? Я не могу заявиться на работу в таком виде! Я, конечно, душ у Еси приняла, но не стала наглеть и пользоваться стиральной машиной, думала, что без труда попаду в квартиру и переоденусь.

Вчера, когда я после работы в очередной раз прогуливалась и не хотела идти домой, мимо ехал какой-то козел на машине и облил меня из лужи. Блузку я прикрыла сумкой, а вот юбка пострадала. Не могу я так идти на работу, не могу! Особенно когда не смогу прятаться весь день за стойкой, у меня же, чтобы ей жилось хорошо, обучение Марины… Черт!

Глаза наполняются слезами, как же обидно… Я же ничего плохого никому не сделала, ну почему каждый раз я должна страдать? Я так устала…

Мне ничего не остается, как сдаться Мирославу Сергеевичу и попросить отгул. Не знаю, что еще придумать. Ехать обратно к Есе и еще и вещи у нее просить я точно не буду. Мне и без того жутко неловко, что я притащилась к ним. Упала как снег на голову… Проблемная подруга, кому нужна такая?

Ухожу. С каждой ступенькой плакать мне хочется только сильнее, оттого какой жалкой я себя во всей этой ситуации чувствую. Мне стыдно, правда, жутко неловко.

Выхожу из подъезда и стираю стекающие по щекам мокрые дорожки, хотя я меньше всего хочу плакать и быть слабой перед Ольховским. Он и так уже слишком много видел и чересчур много знает обо мне, это ни в какие ворота уже… Сама просила оставить отношения сугубо деловыми и шурую ему навстречу со слезами на глазах, вау. Прям типичная подчиненная.

Мирослав Сергеевич опирается на капот машины и вскакивает, как только видит меня. Он сразу считывает, что что-то не то. Во-первых, я стираю слезы, а во-вторых, я все еще в той одежде, хотя домой ехала, только чтобы переодеться.

– Сонечка? Что случилось? – спрашивает он. Подлетает ко мне, хватает за плечи и осматривает с ног до головы, словно проверяя, все ли со мной в порядке. А я в порядке! Внешне точно. Это внутри неполадки искать надо, там все давно надломано или даже разрушено.

– Мирослав Сергеевич, а можно отгул? – спрашиваю его. Голос дрожит, слезы снова бегут по щекам, а ком стоит в горле. Это все он виноват! Это все Ольховский! Он своей странной заботой заставляет меня чувствовать себя слабой! Расклеилась, как позорище…

– Сегодня? – переспрашивает.

Киваю:

– Да, я не смогла попасть в квартиру, буду сидеть тут и ждать, пока они очнутся.

– На улице сидеть, Сонь? – Он хмурится и все еще не отпускает мои плечи. На улице… а где еще-то? В квартиру-то я войти не могу. Киваю снова. – Нет, так не пойдет. Я не брошу тебя тут одну, я совсем сволочь по-твоему?

Ну не то чтобы совсем, конечно… И не то чтобы прям сволочь…

– Я не могу на работу в таком виде, – осматриваю себя, – а туда тоже попасть не могу. А вещи все там.

– Что там за беда? – спрашивает, и я опускаю голову. Господи, ну почему так сложно-то, а? Лучше бы он не вызвался меня отвозить. Слишком много личной информации, мне тяжело! – Соня, времени молчать нет, ну? Быстро!

– Там тетя моя и ее муж. Они стали выпивать. Как напьются – танком не разбудить, – выдаю ему все как на духу. Когда рявкает – не могу иначе, машинально сдаюсь. – Два замка в двери, один из которых можно открыть и закрыть только изнутри. И он закрыт. Вчера попасть не смогла в квартиру, думала, сегодня уже откроют, но нет…

– Твою мать, – говорит он и отпускает одно мое плечо, чтобы сжать пальцами переносицу. Я даже не заметила, что все это время он все еще касался меня. Когда убирает руку – плечо мигом обдувает неприятным холодом и кожа покрывается мурашками. Май теплый, но по утрам еще ощутимо прохладно. – Идем.

Он внезапно направляется в сторону подъезда, и я как сумасшедшая бегу за ним, пытаясь понять, что он задумал.

– Мирослав Сергеевич, вы куда?

– Этаж какой? – спрашивает, игнорируя мои вопросы.

– Третий, – отвечаю и снова бегу за ним, но уже по ступенькам. Он в своем наверняка дорогущем костюме совершенно не подходит окружающему антуражу. Но почему-то он здесь. И я почему-то все еще бегу за ним. Показываю ему на нужную дверь, когда взглядом ищет, и он подходит к ней, прикладывая ухо к двери. Там тишина.

– Сонь, замок, тот что нормальный, открыт? – Киваю. – А если другой сломаю, переживешь? Я вызову мастера потом.

О боже… Он что собрался делать? Я догадываюсь конечно, но почему-то страшно становится! Мой начальник у меня дома выбивает дверь в квартиру моих родителей, которую моя тетка со своим мужем превратили в забегаловку. Вау! Восхитительно! Несите приз как самому лучшему неудачнику.

Киваю. Потому что и замок я переживу, и выбора другого у меня нет. Только ехать на работу в грязной юбке, но как-то уже поздно Мирославу Сергеевичу говорить о том, что уже не так уж это и страшно, наверное…

Он дергает ручку раз, два, а потом упирается ногой в стену, дергает ее еще сильнее и, боже! Дверь поддается! Как…

– Обычно эти замки не самые прочные, – говорит он с улыбкой, открывая дверь пошире. – Прошу, Принцесса.

– Спасибо, – говорю ему снова дрожащим голосом и забегаю внутрь. – Я быстро!

Лечу в комнату. Краем глаза заглядываю на кухню и морщусь от увиденного. На столе и полу бутылки, остатки еды, жуткий запах… дядя Юра спит прямо за столом, тетя Катя – на диванчике рядом. Боже… Как же мне противно.

У нас когда-то был хороший ремонт, по крайней мере для тех времен, когда родители были еще живы. И я каждый раз с радостью бежала домой, потому что всегда тут было комфортно и