Человек, который видел антимир - Илья Иосифович Варшавский

Мы выходим вместе.

– Пройдемтесь пешком, – предлагает Лой, – мне нужно с вами поговорить.

Я знаю, о чем он хочет поговорить.

Лой ставит рычажок на пульте своей машины против надписи «возврат», и мы поднимаемся на пешеходную трассу.

Он сразу приступает к делу:

– Я хочу получить у вас кое-какие сведения о Лилли. Ведь вы ее хорошо знаете.

– Никто не может познать душу женщины.

Меня самого ужасает пошлость этой фразы.

– Я спал с ней всего три месяца, – добавляю я, и это уже пахнет стопроцентным кретинизмом.

Лой бросает на меня быстрый взгляд из-под насупленных бровей. Точь-в-точь как Макс на ту корреспондентку.

Я сгораю от стыда, но в душе рад, что разговор на эту тему уже не состоится.

Целый квартал мы проходим молча.

На перекрестке – затор. Равнодушная, сытая толпа молча наблюдает движущуюся колонну молодых ребят. Они несут транспарант с надписью: «ЛОПОУХИЕ, ПРИДУМАЙТЕ НАМ ЗАНЯТИЕ!» Очевидно, это студенты.

– Вы понимаете, что им нужно? – спрашивает меня Лой.

– Вам лучше знать, – отвечаю я.

– К их услугам все блага жизни, – задумчиво продолжает он. – Они ни в чем не нуждаются и могут заниматься чем угодно, в меру своих сил и возможностей разумеется.

– Вот в этом-то все дело, – говорю я. – Возможности непрерывно сокращаются. Вероятно, они боятся, что скоро даже те крохи, которые вы им оставили, будут отвоеваны вашими обезьянами.

– Обезьянами? – переспрашивает Лой. – Ну нет, обезьяны предназначены не для этого.

– А для чего?

Лой не спешит с ответом. Последние ряды демонстрантов уже прошли, и мы снова пускаемся в путь.

– Профаны, – говорит Лой. – Профаны всегда падки на всякую сенсацию, способны раздуть ее до невероятных размеров. Ваши представления о мыслящих обезьянах – чистейшая фантастика. Сверхмозг – просто рабочая машина, такая же, как любое счетно-решающее устройство. Нет смысла изобретать то, что уже создано природой, но усовершенствовать природу всегда можно. Пока тот же Макс нам очень полезен при решении ограниченного круга задач. Изменятся эти задачи – придется искать что-нибудь новое.

– Не знаю, – говорю я. – Все это темный лес. Просто меня, как писателя, пугают эти обезьяны. Впрочем, я их и близко-то не видел.

– Хотите посмотреть? Я могу это вам устроить, хотя Центр очень неохотно выдает разрешения на посещение питомника.

– Еще бы! Вероятно, зрелище не для слабонервных.

– Нет, – отвечает он, – просто это отвлекает обезьян.

Разрешение приходит через пять дней. Почему-то оно на двух человек.

Я решаю, что Лой хочет блеснуть перед Лилли, и звоню ей по телефону.

– Я сегодня занята, – говорит она. – Если не возражаешь, с тобой поедет Тони.

…Мы останавливаем автомобиль перед воротами Центра. Висящее на них объявление доводит до всеобщего сведения, что въезд общественного транспорта на территорию категорически воспрещен.

Отщелкиваем свой пропуск в маленьком черном аппарате и сразу попадаем в иной мир.

Густые, нависшие кроны деревьев, посыпанные розовым песком дорожки, спрятанные в густой зелени белые коттеджи, полная тишина.

Если бы не вспыхивающие при нашем приближении указатели, можно было подумать, что мы перенеслись на несколько столетий назад.

Указатели приводят нас к большому одноэтажному зданию, обнесенному высоким забором.

Небольшая калитка в заборе заперта. Я нажимаю кнопку звонка, и через несколько минут появляется худой высокий человек, облаченный в синий халат. Он долго и с явным неудовольствием разглядывает наш пропуск.

– Ну что ж, заходите!

Мы идем за ним. В нос нам ударяет запах зверинца. Весь двор уставлен клетками, в которых резвятся мартышки.

– В кабинеты заходить нельзя, – говорит наш проводник.

– Мы имеем разрешение.

– Они сейчас работают. Никому не разрешается заходить, когда они работают.

– Но тут же ясно написано в пропуске, – настаиваю я.

– Скоро перерыв, они пойдут обедать, тогда и посмотрите.

Нужно ждать, ничего другого не остается. От нечего делать мы разглядываем мартышек.

– А они тут зачем? – спрашивает Тони, указывая на клетки.

– Не знаю. Я сторож, мое дело их кормить, а что с ними там делают потом, меня не касается.

– Ну их к черту! – говорит Тони. – Поедем домой, Свен.

– Когда у них обед? – спрашиваю я.

– А вот сейчас буду звонить.

Раздается звук колокола. Мартышки прекращают свою возню и припадают к решеткам.

Я почему-то испытываю невольное волнение.

Открываются массивные двери, и из дома выходят пять горилл.

Мартышки в клетках начинают бесноваться. Они вопят, размахивают руками, плюют сквозь прутья.

Гориллы идут медленным шагом, высокомерные, в ярких халатах, слегка раскачиваясь на ходу. Они чем-то удивительно походят на Лоя.

Рядом с нами истошным голосом вопит маленькая обезьянка с детенышем на руках. Она судорожно закрывает ему ладошкой глаза, но сама не может оторвать взгляда от приближающейся процессии.

Шум становится невыносимым.

Тони зажимает уши и отворачивается. Его начинает рвать.

Гориллы проходят мимо, не удостаивая нас даже поворотом головы, и скрываются в маленьком домике, расположенном в конце двора.

– Все! – говорит сторож. – Через час они пойдут обратно; если хотите, можете подождать.

Я подхожу к одной из клеток.

В глазах маленькой мартышки – тоска и немой вопрос, на который я не могу ответить сам.

– Бедная девочка! – говорю я. – Тебе тоже не хочется быть хуже своих сородичей.

Она доверчиво протягивает мне лапку. Я наклоняюсь и целую тонкие изящные пальчики.

Тони трогает меня за рукав:

– Пойдемте, Свен. Есть предел всему, даже… здравому смыслу.

Назад мы идем уставшие и злые. Тони что-то насвистывает сквозь зубы. Это меня раздражает.

У поворота на главную аллею стоит обнявшаяся парочка. Я их сразу узнаю.

– Снимите шляпу, Свен, – высокопарно произносит Тони. – Сегодня мы присутствуем при величайшем эксперименте, кладущем начало расширенному воспроизводству лопоухих.

Я поворачиваюсь и что есть силы бью кулаком в его ухмыляющийся рот.

– Вы идеалист, Свен, – говорит Тони, вытирая ладонью кровь с губы. – Неисправимый идеалист. И ударить-то по-настоящему не умеете. Бить нужно насмерть. Писатель!

Я приближаюсь к ним, сжав кулаки и проклиная себя за то, что у меня никогда не хватит духа поднять руку на женщину. Тони идет сзади, я слышу его дыхание у себя за спиной.

Первой нас замечает Лилли. У нее пьяные, счастливые глаза.

– Поздравьте нас, мальчики, – говорит она. – Все получается просто великолепно! И гороскоп изумительный!

Мы молчим.

Лой берет ее под руку, Лилли оборачивается к Тони:

– Я вернусь через десять дней. Пожалуйста, не напивайся до бесчувствия.

Мы оба глядим им вслед. Когда они доходят до поворота, Тони говорит:

– Поедем ко мне. У меня есть спирт, полная бутылка спирта.

Проходит всего три дня, но мне кажется, что мы постарели за это время на десяток лет.

Я улетаю. Тони меня