Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

А с таким, как этот магистр… нет уж, увольте! Руди на такое не соглашался! Ему тоже блондины нравятся, и вообще…

Руди засунул свой рюкзак под койку и кивнул юноше:

– Рудольфус Истерман. А ты, юный рыцарь?

– Я пока не рыцарь – оруженосец.

– Я не сомневаюсь, что говорю с будущей гордостью и славой Ордена. – Руди и не особенно врал. Вот так, в особых друзьях, многие начинали. Там и в рыцари выбивались, и Ордену служили, и что? Магистру Родалю такое нравится, пальцами не тычут, а пробиваться так-то… сзади наперед, все же легче.

– Дэннис Линн, мейр.

– Рад знакомству, Дэннис.

– И я тоже. – Взгляд оруженосца явно был… заинтересованным.

Руди только зубами скрипнул, еще ему приступов ревности у магистра де Тура не хватало, а то и драки на борту. Нет, пожалуй, этот Дэннис далеко не пойдет, когда таких простых вещей не понимает. Ни к чему вызывать в своем покровителе ревность!

Вслух Руди не сказал ничего, сунул свои вещи под койку, да и завалился передохнуть.

Наверху разворачивалась подготовка к отплытию, снимали флаг с коричневым крестом на алом фоне, снимали такой же парус, меняли на простой, белый – в Россе ни к чему такие символы. Что-то уже успели убрать и закрасить, что-то, как всегда, осталось…

Не самое сейчас лучшее время для путешествий по воде, Ладога – река коварная, и туманы там жуткие, но да ладно. Лоцмана им Руди найдет, знает он, к кому обратиться. А дальше…

Все в воле Божьей. Но Руди сомневался, что Бог на стороне Россы. Не может ведь Он поддерживать этих варваров? Не может, правда?

Бог привычно молчал, не отзываясь на молитвы заговорщиков.

* * *

– Аксинья, постой, поговорить нам надобно!

И не хотела Устя сказать такого, а вот… не выдержала душа ее. Просто – не смогла она мимо пройти.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Пропал с месяц назад тому боярин Платон Раенский. Да так хорошо пропал, что никто его найти не может. Борис искать приказал, царица Любава ногами топала, да кричать-то кричала она, а толку не было никакого. Устинья эти дни все побаивалась, что найдут боярина, но Божедар если уж делал что, так ни единой оплошности не допустил. Не нашли.

Ни боярина, ни следов его, коней и тех увели, вниз по течению Ладоги продали.

Аксинья в тягости оказалась, это было Устинье очень подозрительно. Ритуал-то не удался, стало быть, и ребенка взять неоткуда! А Любава-то хороша, умолила пасынка оставить ее в столице до рождения внука.

Какого внука-то?!

Откуда он возьмется? Или… первого попавшегося ребенка возьмут да и за Аськиного выдадут? Но чтоб сестра пошла на такое? Хотя Любава эта все может. Она еще и не такое придумает.

Хоть и тихо ведет себя царица бывшая, а все равно неуютно. Это как с гадюкой на груди спать, может, пригрелась она, и вообще змея благодарная, так ведь все одно – гадина!

Ладога как раз вскрылась на днях, ледоход начался, скоро корабли по ней пойдут, скоро купцы приплывут с товарами. Борис уж с женой заговаривал, что на лето бы Устинье переехать куда, грязно в городе будет, душно, нечистотно. Хоть и старается государь, а все одно – случается.

Устинья только отмахивалась.

Чтобы волхву свалить? Ее и оспа не одолеет, и чума ей не преграда! Кому беда, а ей так, вдохнуть да выдохнуть, и ребеночка она выносит, и сама выдержит, а от Бори далеко не отойдет. Чуяло сердце недоброе, пусть далеко пока, а только движется оно все ближе, идет…

Борис с женой и спорить не стал. И ему, поди, жену далеко от себя отпускать не хотелось.

А вот Аксинья сестру волновала сильно, выглядела она очень уж плохо, и глаза у нее больные были. И двигалась она так… Устя по своей жизни знала, по монастырю, так-то двигаются, когда болит все у тебя. Когда… избили.

Или того хуже – попросту силой взяли.

Но… она же ребеночка носит! Или?..

В том-то и беда дара Устиньиного, не мог он такие вещи ей показать. Беду она чуяла, зло чуяла, а вот новую жизнь, зарождающуюся… Добряна могла б помочь. Агафья?

Да, и прабабушка могла бы, да она сейчас из рощи не выходила, так им с Добряной обеим спокойнее было. А еще они себе учениц ожидали.

Верея…

Устинья и ее часто вспоминала. Измученную девочку с отчаянными глазами, которая все отдала, через себя перешагнула, но смогла, душой и посмертием оплатила для них обеих второй шанс.

Будет ли он для Вереи?

Не знала Устинья, но еще и ради той, неродившейся покамест, протянула руку Аксинье. Только вот Аксинье та рука была хуже крапивы.

– Ты!!! Чего тебе?!

– Никто о нашем разговоре не проведает.

Сколько Устинье сил пришлось приложить, чтобы Аксинья одна в коридоре оказалась? Чтобы Федор о том не узнал, да что Федор – Любава, змеища гнусная!

– Не узнает?..

– Асенька, много я говорить не могу, пара минут у меня есть. Помощь тебе надобна?

– Чем ты помочь мне сможешь? Муж во мне властен!

– Я тебя могу от него забрать, увезем далеко – не найдет тебя никто.

Аксинья дернулась, словно от удара хлыстом. А потом…

Ох и сладок же яд власти. С одной стороны – муж, нелюбимый, постылый, да, и грубый, и руки распускающий. С другой же…

Когда ребенок появится, совсем другое отношение будет к ней от людей окружающих! И в монастырь ее не отправят как бесплодную, и… и своего ро́дить получится, и наладится все со временем! Обязательно, так Любава говорила.

Это Устя свекровушке не верила, а Аксинья еще наивной была, не думала, что обманывают ее так нагло и подло.

А еще деньги, еще власть, еще терем царский… А когда убежит она, что у нее будет? Замуж не хочется ей, еще одного мужика грубого терпеть? Нет, ни к чему такое. Михайла один, а… он тут останется. С Устиньей рядом.

Ревность всколыхнулась, разум гневом залила:

– Близко ко мне не подходи, дрянь! Не сестра ты мне, видеть тебя не хочу! Ты во всем виновата, ТЫ!!!

А кто ж еще-то? Вот когда б Устя за царя замуж не вышла, Федор бы ее и взял себе. В постель, понятно, взял, не женой – полюбовницей! Ей бы все мучения доставались, Аксинье все почести, а как Борис помер бы, Федор