Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

– Вы сейчас о другом подумайте. Устяшу-то я сберегу. А вот что с Аксиньей творится?

– Не знаю я, бабушка. – Устинья голову опустила, стыдно ей было, тошно. – Я с ней поговорить хотела, она меня прочь гонит, и не со страха, никого рядом не было. Решила она для себя так-то…

– Что она решить могла, когда на ней заговоренной дряни – корабль грузи?

– Бабушка?

– Кто ей все украшения эти надавал?

– Государыня Любава, свекровка ее…

– На ней каждое третье кольцо с заговорами, каждое зарукавье не просто так…

– Бабушка?

– То ли по доброй она воле так поступает, то ли оморочена – не понять. И кого носит она – тоже. И носит ли, и от кого…

– Бабушка?

– Я сказала, а ты слышала. Чего переспрашивать по сто раз?

Устинья лоб потерла.

– Да нет же… не может так нагло быть… и ребеночка им тогда откуда взять? И Федор же не может… не его это ребенок? Могла Аська от другого затяжелеть?

– Сама, по доброй воле, с чужим мужиком в постель лечь?

– Не по доброй воле, бабушка, а когда опоили ее или оморочили как? Для зачатия много и не надобно.

Тут уж Агафья задумалась.

– Может и такое быть. Потому и защищают Аську всеми способами, чтобы не понял никто. Но это ж опасно, ребенок может с утратами родиться, хотя ей уж и все равно, поди.

Устя понимала, о чем речь идет.

И ребеночек там ритуальный, и не одно уж поколение чернокнижное… но тогда?..

– Бабушка, когда ритуал провести не получилось, как они младенца к Книге своей проклятой привяжут?

– Эх, Устя, это на хорошее дело людей подвигнуть сложно, а на гадости до того некоторые повадливы! Аська, как мать, может ребенка своего пообещать. И душу его, и кровь, и отдать, родней он Федору и тогда не станет, а вот к Книге привяжут легко малыша.

– И что для этого надобно?

Не видел бы Борис паука, не посмотрел бы, как Марину корчило. Не снимали б с него ошейник, еще бы и подумал, прежде чем такие разговоры слушать. А то и к патриарху пошел… ересь же!

Сейчас и мысли у него такой не возникло! Слушал, предусмотреть все старался, когда вышло так, что зло в палаты царские проникло, с ним бороться надо, не отмахиваться, не бояться ручки замарать. Не может он проиграть сейчас, враги его и Устю с малышом не помилуют, а жену он… любит?

Не даст он своих в обиду! Вот и все тут!

– Аська да Книга. Ну и крови чуток. Но покамест вроде тихо у особняка Захарьиных, мы за ним приглядываем.

– И то хорошо.

– Не переживай, государь, не упустим мы татей. А ты… вот, возьми-ка!

– Что это?

Борис сверток принял, на руке взвесил. Тяжело.

– Разверни да и примерь.

Государь и спорить не стал – чего тут спорить-то? Развернул, и ему в руки кольчуга скользнула.

Тонкая, прочная, а сплетена интересно. Обычно кольчуги с рукавами делают до середины бедра, а тут не так все. Тут кольчуга до пояса доходит, только что поясницу закрыть. И шея открыта, скорее как безрукавка кольчуга выглядит. Плетение ровное, гладкое, такое под одежду наденешь, она и не звякнет, и себя не выдаст. А все одно поддоспешник надобен.

– Надобен, государь, хоть и легонький, а надобен. Ты б надевал кольчугу, как к людям выходишь? Нам бы куда как спокойнее было.

Борис и спорить не стал. Он не волхв, опасности не чуял заранее, а понимал, что просто так никто власть не отдаст. Любава так особенно, не один год она к своей мечте шла. Все разнесет остервеневшая баба в бешенстве своем.

– Буду надевать.

– Вот и ладно, государь. И оберег не снимай. И Усте спокойнее будет, и мне…

Борис и тут спорить не стал.

– Хорошо, бабушка. А Аксинью все ж погляди, как возможность будет.

– Обещаю, внучек. Погляжу. Чую я – последний бросок готовится сделать гадина.

Все чуяли. А корабли уже почти пришли, уже и голубок Любаве прилетел – через пару дней ждать гостей дорогих. И царица готовиться кинулась к их приезду – вроде и сделано почти все, а кое-что еще не помешало бы.

* * *

«Свет мой, Илюшенька, солнышко мое ясное, радость моя любимая!

Уж сколько времени не видела тебя, истосковалась до безумия, истомилась.

У нас тут все ровно да гладко, матушка твоя надо мной, ровно птица, хлопочет, Варенька братика или сестренку ждет более, чем я. Дарёна расцвела с малышкой, очень ей деток не хватало. Для второго ребеночка все уж подготовили, когда б ты слышал их с матушкой, сбежал бы в ужасе.

Батюшка твой так и делает.

За голову хватается, бормочет про нянек-мамок и младенцев – и удирает верхом ездить. А нам тут тихо, покойно… тебя не хватает очень.

Волнуюсь я за тебя, и за Устеньку волнуюсь, молюсь за вас ежедневно, ты береги себя, родной мой, я ждать буду.

Жена твоя, Марья».

Илья письмо прочел, еще раз перечел, улыбнулся.

Понятно, что отец себе новую зазнобу нашел, но когда мать в делах, она о нем и не вспомнит лишний-то раз. Пусть батюшка жизни порадуется, а то правда… внуки!

Пугает некоторых мужчин это слово, вот боярина Заболоцкого тоже немного напугало. Какой же он дед, когда он еще – ух?! Ну, пусть ухает, пока возможность есть, боярыня в обиде не будет. Ей сейчас малышня к сердцу пришлась, и Марьюшку она приняла как родную.

Хорошо, что уехали они из стольного града, спокойнее так Илье будет. Опять же, и Марьюшка на чистом воздухе, и дети, и начнись в столице беспорядки какие, ему за них спокойнее будет. Любой мужчина лучше воюет, зная, что семья его в безопасности.

– О жене думаешь?

Божедар подошел тихо-тихо, Илья и не услышал. Сейчас уж и не обиделся даже, раньше неприятно было, а сейчас понимал он, что никогда ему с богатырем не сравниться. Что ж, у него свои таланты, свой дар от Бога, который развивать надобно.

Да и какая тут зависть?

Пожалеть Божедара надобно, тяжко ему приходится, нелегко ему дается сила богатырская, ее постоянно сдерживать надобно.

– О ней.

Илья улыбнулся невольно, и у Божедара на лице такая же улыбка появилась.

– Ждет?

– Ждет…

– Вот и моя ждет…

И так в этот момент похожи были двое мужчин, так одинаково улыбались, светились почти от мысли о том, что кто-то любит, молится, ночей не спит…

Воину это надобно.

И не только воину,