Фантастика 2025-157 - Александра Антарио

любому человеку на земле. Этим двоим повезло, сильно повезло, и Божедар лишний раз пообещал себе сохранить Илью в целости. Пусть вернется Заболоцкий к жене своей, пусть порадуются они своему счастью.

И он потом порадуется.

И за них, и за себя, его тоже ждут дома.

Так вот и мечтаешь, чтобы враги скорее напали! Прибить бы их, гадов иноземных, да и домой, к супруге под теплый сдобный бочок, к детям, к тайге родной…

Ничего, как враги придут, они Божедару и за это время еще ответят, которое у них с женой отбирают! Вдвое их бить будут!

Не ходи, ворог, на землю росскую!

В ней же и останешься!

* * *

Не ждал Макарий, не гадал на ночь глядя, что стукнет в двери покоев его Варвара Раенская.

– Владыка, благослови…

Макарий брови поднял, Варвару благословил.

– Как дела твои, чадо? Не нашелся боярин?

– Нет, владыка.

– Я помолюсь за него. Я надеюсь, что он жив.

Впрочем, это была лишь фигура речи. Оба собеседника понимали, что, будь боярин Раенский жив, никогда б он из дворца не ушел. От жены Платон уйти еще мог, но от власти?

Никогда и ни за что!

– Владыка, когда б ты с государыней поговорил, очень ей надобно…

– Почему она сама не сказала, в палатах сегодня я был?

– Ей тайно надобно, о сыне своем.

– Хм-м-м… – Не то чтобы Макарий тайны одобрял, но коли так – пусть ее. – Когда надобно-то?

– Да хоть и сейчас. Я б тебя, владыка, в палаты и провела?

Макарий подумал, а потом плащ теплый накинул, сапоги поменял, у себя-то он в мягких, войлочных сапожках ходил, сильно у него под старость ноги мерзли, кости потом ломило. А на улицу выйти другие сапоги надобны. Капюшон на лицо опустил.

– Веди, Варвара.

Та поклонилась еще раз, тоже капюшон накинула да и пошла вперед.

И из монастыря они вышли спокойно, и по городу прошли – да и что там идти было, сто шагов, и в потайной ход зашли, никто и внимания на них не обратил. Гуляют люди – и пусть их. Вошли в один из домов, ну так что же? Никто не кричит, не гонит их, надобно им туда – обыденно все.

Так потайные ходы и выходили наружу. Где в домики, где в подвалы, где к Ладоге-реке – это те, которые Варвара знала. А что-то и ей неведомо было.

– Что царице-то надобно?

– О Феденьке она поговорить хотела.

– Это ты сказала уж. Что именно Федор натворил?

– Отчего ж сразу натворил, владыка? Федор – мальчик прилежный, а как женился, так и за ум взялся.

Макарий на такое вранье только рукой махнул:

Прилежный!

Гуляка, кутила, в храм его палкой не загонишь, да и о женитьбе… спорно весьма. Видел Макарий Аксинью, несчастная так выглядела, что пастырю неприятно стало. Так счастливые бабы не выглядят, только те, кого муж плетью да кулаками учит. Вот царица Устинья – та светится, сразу видно. А Аксинья – нет. Но чего спорить сейчас? Подождать еще минут пять, да и пришел, считай.

Любава у себя сидела, навстречу Макарию поднялась:

– Владыка. Благослови. Варя, оставь нас.

Варвара дверь за собой закрыла плотно, Любава благословение получила, а потом по комнате прошлась, раздумывая. Как о таком и заговорить-то?

Патриарх за ее метаниями наблюдал молча.

Подождем, послушаем, что царица скажет. Наконец, прорвало Любаву:

– Владыка… я хочу, чтобы мой сын правил Россой.

Макарий и отвечать не собирался. Хочет она… ну так что ж? А он вот о дождях из фиников мечтает, вкусные, заразы! Можно помолиться и о том, и об этом заодно.

Любава брови сдвинула:

– Владыка, когда умрет Борис, ты Федора поддержишь?

– Нет, Любава, я ребеночка государева поддержу, – спокойно ответил Макарий. – Не знаю уж, сын у него или дочка будет, да всяко я на их стороне буду.

Любава ножкой топнула. Когда-то от этого жеста млел государь Иоанн Иоаннович, да уж три десятка лет пробежало, и Макарию родственница не нравилась никогда. Не в его вкусе такие бабы, даже в молодости – не в его!

– За этим звала?

– Нет, владыка. Ежели Борис умрет, а Устинья ребеночка скинет – поддержишь Федора?

– А с чего бы такое вдруг случилось? – Патриарх дураком не был, понимал, просто так разговоры эти не заводят. – Ты чего натворить хочешь, Любава?

– Ничего не хочу, – царица брови свела, – мой сын на престоле сидеть должен, его это право, его место. А с твоей поддержкой, владыка, никто и слова против не скажет, не посмеет.

– С моей поддержкой, значит. А что надобно для такого дела, а, родственница? Чтобы Бориса убили да и жену его, так, что ли? Не вижу я другой причины.

– Какая разница, владыка?

– Такая, Любава. Ты мне хоть и родня дальняя, а только правду скажу – не надобна тебе власть. И Федору не надобна, ему бы не в царской семье родиться, у кабатчика какого! Не поддержу я вас даже в таком случае, потому как загубите вы оба Россу. Уничтожите.

– Макарий!

– Ты правды хотела? Ну так получи – против я! Был и буду! Бодливой корове Бог рог не дал, а тебе – власти. Вот и не лезь, не гневи Господа! Что ты задумала?

– Тебе какая разница?

– Прямая! Говори, не то к Борису пойду, все ему расскажу! Думаешь, помилует он вас обоих? И тебя, и Варьку? Не потому ли Платон исчез – пакость готовит?

Любава развернулась, на колени перед Макарием кинулась, за руки схватила:

– Нет! Владыка, бес попутал!

– То-то же.

Укол резкий был, секундный, а Любава тут же и отстранилась, с коленей встала.

– Прости, Макарий. Значит, без тебя.

Патриарх попытался шаг сделать, слово сказать – не вышло. Разливался по телу холод, захватывало члены онемение, крикнуть бы, хоть шаг шагнуть, в дверь вывалиться, авось стражники или слуги увидят… Только и того он сделать уже не мог.

Становилось все темнее и холоднее, мужчина опустился на колени, потом и вовсе лег на пол… Последним, что врезалось в гаснущий разум, было: «Господи, помоги Россе!»

Потом погасло и сознание.

Патриарх Россы, Макарий, лежал бездыханным у ног своей убийцы.

Впрочем, Любава на него внимания не обращала. Она аккуратно заправляла в перстень иголку, которой так удачно оцарапала слишком совестливого дурака.

– Любавушка? – Варвара заглянула в дверь, оценила картину и тут же дверь прикрыла за собой, засов опустила. – Неужто упрямиться вздумал, дурак этакий?

– Упрямился, Варенька. Эх, жаль, яда капли самые остались и нового не достать. Это мне