Первый инженер императора IV - Александр Вольт

коридор, по которому мы так осторожно пробирались сюда, теперь казался спасительной дорогой. Мы неслись, не разбирая дороги, перепрыгивая через обломки, спотыкаясь, но не останавливаясь. Каждый мускул в теле кричал от напряжения, но мысль о тикающем таймере, о неумолимо приближающейся аннигиляции, подстегивала лучше любого кнута.

«ДВЕ МИНУТЫ ТРИДЦАТЬ СЕКУНД», — голос ИсКина доносился уже откуда-то издалека, из глубин бункера, но его бесстрастная точность все так же леденила душу.

Сотники со своими бойцами, тащившие раненых, немного отстали, но я знал, что они не сдадутся, что будут идти до последнего. Их задача была прикрывать наш отход, и они выполняли ее с честью.

Я видел, как Иван, бежавший рядом со мной, стиснул зубы, его лицо было мокрым от пота, на лбу вздулись вены. Руслан и Олег, тащившие принтер с другой стороны, тоже дышали тяжело, их движения становились все более рваными, но они не сбавляли темпа. Мы были одной командой, одним механизмом, работающим на пределе своих возможностей.

Вот он, поворот! За ним должен быть прямой выход к главной лестнице из комплекса. Последний рывок. Самый трудный.

«ДВЕ МИНУТЫ».

— Лестница! Вон она! — крикнул Олег, указывая на дальний конец зала, где в стене зиял широкий проем, ведущий наверх.

Мы рванули к ней, наши сапоги гулко стучали по бетонному полу, поднимая облака вековой пыли. Принтер, казалось, стал еще тяжелее, он норовил вырваться из рук, зацепиться за каждый выступ, за каждый обломок. Но мы тащили его, упрямо, отчаянно.

«ОДНА МИНУТА ТРИДЦАТЬ СЕКУНД».

— Раненых вперед! — гаркнул я, прижимаясь к стене и на мгновение переводя дух. — Бегом, бегом!!! ЭЙ ТАМ, НАВЕРХУ! — я увидел, как в проеме показались лица товарищей. Тяжело было разобрать чьи именно. После кромешной тьмы дневной свет слепил, смазывая всю картинку. — Помогите, скорее!

Фигуры скользнули, словно тени и ломанулись к нам, не жалея ног, после чего подхватили раненых и стали тянуть с бойцами наверх.

— Руслан, Олег, вы первыми, тащите на себя! — скомандовал Иван. — Мы с бароном будем толкать снизу!

— Бойцы, на выход! — гаркнул я. Нельзя оставлять никого из людей здесь. Сзади не должно быть никого. Ни единой нашей живой души.

— А ты, барон? — спросил Игнат. Его взрослое лицо, ставшее белее мела, перемазанное пылью и блестящее от пота, смотрело на меня с удивлением и непониманием. Как так, барон и всех выгоняет первыми, оставляя себя позади. Это явно не укладывалось в привычные для него рамки. Аристократ, что берег всех, кроме себя? Уму непостижимо.

— На выход, сотник, — прорычал я, скрипя зубами. Раненная рука уже не просто горела огнем. Казалось, что в нее воткнули добрых пару сотен тысяч раскаленных игл. В каждый треклятый нерв. В каждый, мать его, пикометр мышц. — Капитан всегда стоит в тонущем корабле до последнего, слышал такое?

Сотник продолжал на меня смотреть, после чего встал рядом и подхватил принтер со стороны больной руки.

— Никаких кораблей я за свою долгую жизнь не видал, но суть ясна. Толкаем!

И на том спасибо. Смелости и понятия «чести» этому сотнику не занимать. А к Борису у меня вопросов не было. Он один сейчас тянул на себе раненого солдата. Его силуэт мелькал вверху.

«ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ СЕКУНД», — бесстрастный голос ИсКина донесся уже откуда-то снизу, из недр обреченного бункера, но его слова, словно раскаленные иглы, впивались в сознание, подстегивая, не давая расслабиться ни на мгновение.

Лестница, ведущая из административного здания на поверхность, казалась бесконечной. Каждая ступенька — как Голгофа. Мышцы ног отказывали, превратившись в налитые свинцом, непослушные колоды.

Руки, сжимавшие гладкий, холодный корпус три-дэ дрожали от нечеловеческого напряжения. Правая рука горела так, будто в ней действительно бушевал пожар, черные узоры на коже пульсировали в такт бешено колотящемуся сердцу. Я стиснул зубы, чувствуя, как соленый пот заливает глаза, как каждый вдох обжигает легкие.

Рядом, тяжело дыша, пыхтели Иван и Игнат. Их лица, перепачканные грязью и потом, были искажены гримасами напряжения. Мы тащили эту проклятую машину, этот осколок былого величия, который мог стать нашим спасением или нашей могилой, вверх, ступенька за ступенькой.

На середине пути, когда силы были уже на исходе, когда казалось, что еще один шаг — и мы рухнем, не в силах подняться, сверху, из проема, залитого дневным светом, донесся топот ног и отчаянные крики.

— Держитесь! Мы здесь!

Миша! Молодой хламник, которого мы оставили наверху, и еще несколько бойцов из отряда, что остались наверху. Они услышали гул, доносившийся из-под земли, этот нарастающий, зловещий звук, предвещающий неминуемую катастрофу.

А затем, видимо, и голос ИсКина, который, несмотря на свою «свободную директиву», решил все же добавить драматизма в наши последние минуты.

«ПЯТЬДЕСЯТ СЕКУНД ДО АННИГИЛЯЦИИ», — прокомментировал он прямо из выносимой нами машины.

Они кинулись к нам на помощь, не раздумывая. Свежие силы, не измотанные подъемом из недр бункера, оказались как нельзя кстати. Миша и еще двое воинов — они подхватили принтер, перераспределяя вес, давая нам с вымотанными бойцами возможность хотя бы на мгновение перевести дух, сделать судорожный глоток воздуха.

Эта лестница была шире, чем та, что вела из зала с «Фениксом». Теперь мы могли тащить его всемером, распределив нагрузку. Но времени это почти не экономило. Громоздкая машина цеплялась за выступы, ее гладкий корпус выскальзывал из вспотевших рук.

Мы вывалились на поверхность, вдыхая свежий, прохладный воздух, который после спертой атмосферы бункера показался почти целебным. Но расслабляться было некогда.

— Уносим ноги! — гаркнул я, не отпуская свою часть драгоценной ноши. — Дальше! Как можно дальше!

«ТРИДЦАТЬ СЕКУНД».

Выйдя из полуразрушенного здания и оказавшись на улице, я чуть не ослеп. Осеннее солнце, пробивавшееся сквозь полу-лысые деревья больно било по глазам. Но надо было двигаться дальше. Еще дальше.

Мы неслись по знакомой уже тропе, перепрыгивая через корни, продираясь сквозь кусты. Лошади, оставленные у оврага, тревожно ржали, чуя нашу панику, чуя приближающуюся беду. Хорошо, что они остались там, немного в стороне от прямого эпицентра.

Я искренне, почти по-детски, надеялся, что протокол самоуничтожения этого чертова «Феникса» не подразумевает полноценный ядерный взрыв бункера. Потому что если это именно то, чего я подспудно опасался все это время, то все наши усилия были напрасны. Останется только, как в том старом, бородатом анекдоте, вытянуть руки перед собой этот чертов принтер, чтобы расплавленный металл не капал на казенные сапоги…

Десять.

Мы бежали, не разбирая дороги, подгоняемые страхом и адреналином. Сердце