Приют - Татьяна Филатова

нас поймают, что вряд ли, я думаю, много проблем не возникнет. Здание заброшено, даже если и числится у кого-то на балансе. Брать здесь нечего. Да и мы на воров не похожи. Скажем, что ты в годы юности потеряла здесь сережку, – Леша улыбнулся.

– Очень смешно, – холодно ответила Вера.

– Ты нервничаешь.

– А ты – нет?

– И я нервничаю. Но мы решили.

– И назад дороги нет, – согласилась Вера и улыбнулась. – Идем, – сказала она. – Как бы не было страшно, мы обязаны узнать, что там под тем люком.

Они перешагнули через сломанные пруты ворот и пошли к парадному входу здания.

– У меня такое чувство, что они везде… Кажется, что за каждым поворотом коридора или в каждой комнате нас поджидают эти дети.

– Может, так оно и есть, – сказал Леша, – просто мы их не видим.

– А что, если так было всегда? – спросила Вера. – Что, если те, кто погиб до Сашки с Ваней, уже тогда следили за нами? Одна девочка… Олеся… Она была первой в списке…

– Ты видела ее во сне?

– И да, и нет. Она общалась со мной иначе – писала на доске. Она умерла еще в семьдесят седьмом году и сказала мне, что следила за мной с момента моего появления в приюте вплоть до самого выпуска.

– Хочешь сказать, что мы жили здесь, окруженные привидениями? Иронично… Мы шутили и пугали друг друга страшилками о призраках тех, кто жил в этой усадьбе задолго до нас, но понятия не имели, что в этот момент рядом были души тех, кто умер здесь совсем недавно…

– Совсем еще детьми, – добавила Вера. – Пришли…

Они смотрели на уже знакомые ступени, что вели вниз в подвал.

– Интересно, какая глубина у этого подземелья, – сказал, спускаясь, Леша. – Сам подвал расположен на глубине не менее трех метров, а из него идет вниз еще один погреб…

– Я думаю, при строительстве он задумывался для каких-то более мирных целей, – сказала Вера.

– Скорее всего, во времена семьи, что построила дом, этот погреб служил чем-то вроде холодильника.

– А затем – морга, – сухо отрезала Вера.

Все было там же, где осталось два дня назад: огромный шкаф был сдвинут с места, на полу остался след, где Алексей пятился от люка, сам же люк оставался крепко закрытым. Снизу никто не стучал.

– Замка нет – это уже хорошо, – сказал Леша. Он, как и планировал, установил штатив, поставил в него телефон и включил видеосъёмку. Затем монтировкой он подцепил край люка и всеми своими силами надавил на нее. Не сразу, но крышка поддалась и стала немного приподниматься. Как только она поднялась примерно на десять сантиметров, Леша сделал рывок и совсем на немного отбросил крышку в сторону.

– Фух, – сказал он, – полдела сделано. Теперь нужно оттащить люк в сторону.

– Отдохни, – предложила Вера и взяла фонарь. Ей было страшно подходить к люку и уж тем более светить в ту щель, что образовалась, но отступать назад было поздно. Леша сидел на каменном полу рядом со входом в погреб и переводил дыхание.

– Оттуда несет затхлостью, – сказал он. – Знаешь, впервые мне захотелось, чтобы ты ошиблась. Что все, что тебе снилось – оказалось просто ночными кошмарами. Что то, что мы здесь слышали в прошлый раз, было не более, чем сквозняк, ветер, крысы… да что угодно. Впервые мне подумалось, что вся эта история – бред сумасшедшего.

– Мой бред? – спросила Вера.

– Нет, просто выражение такое… – попытался оправдаться Алексей.

– И мне бы этого хотелось, – согласилась Вера. – Если вдруг окажется, что внизу ничего, кроме закаток советского времени, нет, то я добровольно обращусь к психиатру за помощью. Как знать, возможно у моей матери и правда была шизофрения, которая передалась и мне, а мои сны – это лишь проявление болезни, галлюцинаторный синдром.

Леша отрицательно закивал головой.

– Ты абсолютно здорова, – сказал он, – и мать твоя была здоровой. Я имею ввиду, что вряд ли она обладала каким-то душевным расстройством. Напомню, я жил с ней в одном подъезде. Она не выглядела больной. К тому же мы видели документы, изучили личные дела этих детей. И не остается сомнений, что они погибли здесь, в приюте. И явно не от эпидемии, несчастных случаев или поголовной сердечной недостаточности. К тому же то, что мы слышали оттуда, – он указал на люк, – это все же не было сквозняком или крысами, как бы сейчас нам этого не хотелось. И сейчас я, взрослый мужик, сижу здесь и до чертиков боюсь отбрасывать эту проклятую крышку.

– Я помогу тебе.

Вдвоем они навалились на огромный, старый, квадратный чугунный люк. У Леши надулась вена на лбу, у Веры что-то болезненно стрельнуло в пояснице, но они справились: они отбросили крышку люка в сторону.

В нос ударил резкий запах сырости и прелости.

– Возьми фонарь, – сказал Алексей Вере, а сам взял в руки штатив с телефоном, который продолжал вести видеозапись, также подсвечивая фонариком.

Они посветили вниз и увидели лестницу, которая уходила до самого пола. Земляного пола.

– Страшно? – спросил Леша. Вера лишь утвердительно закивала в ответ.

Первым спустился Алексей.

– Ты что-то видишь? – окрикнула его сверху Вера.

– Бери лопату и спускайся…

– Бери лопату и спускайся, – скомандовал сухой мужской голос.

Василий, служивший при приюте и дворником, и сторожем, и садовником, давно уже не задавал никаких вопросов. Сам он попал в этот приют совсем сопляком сразу после войны, да так в нем и остался. На службу в армию не взяли – эпилептиком был, то и дело в припадках бился. Выпускаться ему было некуда, да и незачем: здесь и кров, и еда, и какая-никакая, а работа. Так и жил Василий здесь с сорок шестого года. В пятьдесят восьмом, когда пора ему было покидать приют, устроился сторожем, с тех пор и обитал здесь, пока при очередном припадке в двухтысячном году не упал да об батарею головой не ударился. Тогда и помер.

А до того исправно копал с самого семьдесят седьмого года. Копал да помалкивал, потому что доктор ему приплачивал за то щедро. А Ваське то что? – ямку выкопал, сверток уже замотанный туда положил да земелькой присыпал. Что он сделает? Кому он расскажет? Это уже было не его ума дело. А расскажет кому – так не поверят. Он ведь – кто? – детдомовец, дворник простой, который по выходным в сарае интернатовском самогон гонит. Разболтается если – дело замнут так и так, а копателя другого найдут. Еще и, того гляди, самого тут же прикопают.

Когда