Нищий барин - Дмитрий Валерьевич Иванов

— Стреляться теперь никак не сможешь, — негромко выдал за спиной Тимоха, отчего боль сразу стала тише!

Ну ещё бы! И дело богоугодное сделал и себе помог. Хотя спасти пятерых матёрых урок — это, может, и не вполне хорошее дело. Я же не знаю, за что их на каторгу законопатили? Может убивцы какие? Но что сделано, то сделано.

«Дохтура» в Костроме, конечно, найдутся, но что они могут сделать с ожогами? В голове сразу рисуется картина, как местный эскулап предлагает кровь пустить или пиявки поставить — лечение, по сути, бесполезное. Обезболивания, понятное дело, тоже ждать не приходится.

— Мазей-то, я уверен, тут нет подходящих, и вообще — с медициной в Средние века плохо всё, — вслух усомнился я, размышляя, стоит ли вообще искать местного лекаря.

— Сейчас не Средние века, а мазь я знаю какую надо. Сам сделаю! — удивил меня мой крепостной Тимоха. — Но тебе охладить руку бы! Прям вот срочно! Да и несильно у тебя тут… Но стреляться теперь не надо!

По счастью рядом оказался колодец, и через пару минут мы с Тимохой уже склонились над бадьёй, полной ледяной воды. Я опустил руку, и ощущение было почти блаженное: жгучая боль сразу же утихала.

— Алоэ-то у нас в усадьбе имеется, мед тоже найдётся, не сумлевайся, — уверенно произнёс Тимоха, словно он был не просто конюхом, а настоящим знахарем. — Мазь сделаем на славу: алоэ рану успокоит, мед инфекцию не допустит и заживёт быстрее.

Я слушал его, понимая, что это, пожалуй, даже лучше, чем поход к здешнему лекарю. Травы, мед — хоть и примитивно, зато надёжно.

Тати, прознав кому обязаны своим спасением, кланяются и благодарят, чуть ли не слёзы пуская. Чувствую себя не в своей тарелке, такое благожелательное внимание со всех сторон к моей персоне впервые. Не ожидал, что это так приятно.

— А ты герой, Лёшка! Вот уж не думал, что из тебя такой храбрый юноша вырастет, — жмёт мне руку, очевидно, знакомый со мной полицмейстер. — Ведь в гимназии две беды были — ты да Акакий!

— А много у вас людей? — оглядываю я двор полицейского участка, где вовсю хозяйничают пожарные, заливая остатки огня.

Память молчит, но мне молчать не стоит, надо что-то ответить важному дяде, который по факту и спас каторжников.

— Немало… я сам, секретарь мой Прошка, ещё есть брандмейстер, зараза ленивая! Погнать его со службы бы, да нельзя — племянник он мне! Ну, парочка частных приставов, восемь квартальных надзирателей, писари… Почти два десятка народу наберется! Так и город у нас немаленький, — почти хвастается важный чин, оглядывая, то что натворил огонь.

— Да, так и забот у вас полон рот! — подхалимски поддакиваю я, прикидывая, как побыстрее удрать в гостиницу, а то ляпну ещё что-нибудь не то!

— И не говори! Хотел вот спектаклю смотреть идти, а теперь куда? А без моего одобрения, постановку зрителям не покажут! Хорошо хоть императорский театр уехал после войны. Но балетмейстер Большого театра, Глушковский, до сих пор мне на тезоименитство поздравления шлёт. Я же тоже Адам, и у нас именины в один день! Он в моём доме жил во время войны, когда хранцуз Москву занял.

Фамилия эта мне не знакома, но делаю зарубку в голове, что Большой театр уже существует. Надо бы проветриться как-нибудь в столицу. На балерин посмотреть, например!

Меня отпускают и мы возвращаемся в наш отель. К моему удивлению, старосты там не оказалось. Как и кареты. Это как же нам теперь домой вернуться? Средства передвижения-то нет. Один конь остался. Но нас трое, да и скакать на лошади — то ещё удовольствие. Вспоминаю, что вчера сам же дал своему крепостному команду уезжать, и матерюсь про себя, что приказ отменить не успел. Очень уж я был расстроен предстоящей дуэлью, а мой староста и не думал спорить: барин сказал ехать — он и уехал, ещё и покупки наши прихватил. С одной стороны, он поступил как положено, не нарушив приказа. С другой — такую свинью нам подложил! Ладно, надо быстро придумать, что делать дальше. Идти в каретные мастерские, что я тут рядом видел? Или сначала все же к доктору?

К местному лекарю мы всё равно сходили — надо же было зафиксировать тот факт, что я не трус и, получив травму в результате геройства на пожаре, стреляться никак не могу. И да, отмазка прокатила! Секунданты потолковали промеж себя и договорились о переносе, а то и вовсе об отмене дуэли! Как уж Грачев решит.

Утром следующего дня я, довольный собой и исходом этой истории, отправился домой.

Итак, движемся мы на своей бричке, купленной у Мурзы по сходной цене. Нас трое: я, мой друг-попаданец, и Владимир — новый наёмник и ветеран-инвалид. Помню ещё со школы, что многие русские классики описывали бричку как крайне шумный вид транспорта. Бричка Льва Толстого, например, «подпрыгивала», у Шолохова она «гремела» или «громыхала», а Александр Серафимович писал, что «за ней катилось нетерпимо знойно-звенящее дребезжание». Моё же свежеприобретённое средство передвижения делало всё это одновременно. Всякий раз, как мы попадали на кочку или в ямку бричка вздрагивала, а при движении по камням или колдобинам издавала такой треск, будто вот-вот развалится.

Расположились в бричке мы с трудом. Я и Владимир устроились в крытой задней её части, где, тьфу-тьфу, от дождя хоть какая-то защита была. Удачное приобретение: пусть бричка и рассыпается на ходу, зато крыша имеется! А вот бедному Тимохе повезло меньше — он сидел впереди на козлах, под открытым небом, и терпел ливень, костеря всё, что можно, — начиная с непогоды и заканчивая старостой, что оставил нас без транспорта.

Из минусов моего «мерседеса» — цена: пришлось раскошелиться на приличные триста семьдесят рублей. И полное отсутствие места для багажа. Всё нехитрое имущество Владимира — шинель и пару мешков — закрепили верёвками за нашими сиденьями, отчего всю дорогу бывший военный то и дело выглядывал из брички, проверяя, не обронили ли по дороге его скромный скарб.

С Мурзой я договорился об удобной рассрочке до конца года — сумма немалая, но платёж мне разбили на части. Цен я не знаю, однако, не думаю, что Мурза мог бы надуть сына своего старого друга.

То ли конь наш был слишком плох, то ли бричка слишком потрёпанная, но до деревни