Люди Приземелья - Владимир Дмитриевич Михайлов

— Нет, — проговорил Холодовский, — близко. Они рядом, эти города. Я уже вижу их огни.

— Что же, — сказал Кедрин. — И об этом можно мечтать…

— Можно, — сказал Холодовский, уходя.

5

Он мечтает о городах. А о чем теперь осталось мечтать тебе? О победе над запахом? Об этом можно размышлять. Но мечтать…

На Земле в таких случаях идут гулять.

Ну что же, неплохая мысль…

Кедрин вышел в коридор. В нем был фиолетовый сумрак позднего вечера. Но чем дальше от каюты уходил Кедрин, тем ярче становилось освещение. Около кают-компании был уже день. А в соседнем коридоре, куда он заглянул, стояла ночь. Люди отдыхали в своих каютах, и, наверное, как и на Земле, только наиболее одержимые поиском, те, у кого решение было уже близко-близко, оставались в своих лабораториях, и для них смена суточных циклов превращалась в пустой звук.

Завтра сдадут планетолет. Наверное, сразу же заложат большой корабль. «Длинный», как здесь говорят. Работать придется еще раза в полтора больше. Лабораторные проблемы будут отложены — замрут приборы, застынут в сосудах реактивы, в кабинетах и студиях спутника останутся недописанные книги, полотна, незаконченные скульптуры. Люди забудут, что они — ученые, конструкторы, художники. Останутся только монтажники. Только таким образом можно спасти людей. Каждый пожертвует чем-то.

Да, Холодовский прав.

Кедрин остановился у входа в кают-компанию. Здесь была зелень, деревья росли прямо из тугого пластикового пола, под ними были расставлены столики. Кедрин прикинул: если придет пополнение, тут станет тесновато. Неудивительно: спутнику уже много лет, а кораблей будет строиться, пожалуй, все больше.

В одном углу кают-компании играла музыка, люди то плавно, то резко, порывисто двигались в танце. Откуда-то доносилась песня; в ней были грусть и непреклонность — грусть о Земле и непреклонная воля уходить все дальше от нее, потому что иначе не может человечество.

Мысли постоянно возвращаются к одному и тому же. Ирэн… Но ты ведь обещал, да и сам решил, что это сейчас — самое правильное: не только не разговаривать с нею, но пока даже и не думать о ней. Это помешает делу, помешает спасению людей…

Кедрин опустился на свободный стул, утвердил локти на столе, запустил пальцы в волосы и слегка сжал ладонями голову. Так было удобнее; обычно в минуты самой напряженной работы мысли голову чуть стискивал шлем Элмо, и теперь это ощущение стало нужным. А сейчас следовало подумать.

Что же это? Извечный конфликт между личным и общественным? Он издавна служил темой для разговоров и сомнений. Личное и общественное — и побеждает общественное. Такова схема, и все происходит по схеме, так? Но ведь глупо — приносить что-то в жертву схеме.

Личное. Ты — личность, Ирэн — тоже, и Велигай… Но, как ни странно, мы трое — это не три личности. Это уже общество, потому что слишком многими нитями каждый из нас связан с человечеством. Никто из нас даже в самых личных делах не может действовать таким образом, чтобы результаты не отражались на жизни общества. Потому что человек един, он не делится на человека для себя и человека для общества. Человек — животное общественное, это знали еще древние, им принадлежит эта формулировка.

Значит, даже в таком вопросе надо исходить из интересов общества?

Погоди; но ты — тоже общество. Значит, блюдя свой интерес, ты все равно заботишься и о других? Так?

Кедрин поморщился. Раздававшиеся вокруг голоса временами нарушали его сосредоточенность, вторгались в нее. Почему понадобилось размышлять именно здесь, а не в одиночестве, не в каюте?

Он поднял голову. По соседству говорили о том, что утвержден проект экспериментального корабля совершенно нового типа и, как только ребята будут вытащены с «Гончего пса», начнется работа над этим кораблем, и уж так или иначе ему не миновать рук монтажников. Возле самой двери спорили о космометрии пространства в связи с недавней работой Аль-Азаза «Об истинной геометрии плоскости», и кто-то был согласен с утверждением об эволютной природе того, что мы называем плоскостью, а другой возражал….

Все это было интересно, и еще интереснее было, когда речь заходила о людях на орбите Транса, из уст в уста передавались слова их сообщений, излучавших спокойствие и надежду, и произносилось имя Герна, забросившего на время свою гравиастрономию и усевшегося на связь с «Гончим псом» — Герна, который никогда в жизни не признавал ничего, кроме астрономии и — кораблей, бывших его руками, как гравителескопы были глазами. Кедрин немного удивился тому, что даже этот самый Герн должен был нести дежурство по спутнику. Но, очевидно, такой здесь порядок.

Что же все-таки будет с ним, с Кедриным? Логика, кажется, завела в тупик. Итак? Что делать?

Пожалуй, самое лучшее — не делать ничего. Пусть Ирэн решит сама. Кажется, у нее есть такое право?

Безусловно. Но это, вроде бы, не совсем честно. Ведь там, на острове, да и на глайнере тоже, ты заметил нечто в ее взгляде… Признайся: заметил? То самое, что и заставило тебя пуститься за ней в погоню.

Да, заметил. Иначе меня бы здесь не оказалось.

Значит, ты знаешь, каково будет ее решение.

Кедрин кивнул сам себе; ему хотелось радостно улыбнуться.

Погоди радоваться. Значит, предоставляя решить ей самой, ты просто перекладываешь на ее плечи ответственность за все. А сам хочешь остаться в стороне. Эх, эх, Кедрин…

В конце концов, ты же не видел ее пять лет. И остался жив. Конечно, временами было не по себе…

Ну и что? Может быть, раньше это было и не совсем по-настоящему. Зато сейчас — да.

Путаешь, блуждаешь в трех соснах. Где же твоя логика? Думай последовательно. Ты и Велигай — равноправны. У вас равные права. А обязанности? Обязанностей у него больше. Он обязан спасти людей, потерпевших крушение на орбите Транса. А ты? У тебя нет такой обязанности, потому что обязанности налагаются на каждого в соответствии с его возможностями.

Значит, у него больше прав. Как ни странно, при всем равноправии вы сейчас не равны.

Никто не может заставить тебя отказаться от чего-то. Никто, кроме тебя самого. Но ты — можешь. Вправе. И даже — обязан. Это та твоя обязанность, которая уравняет тебя с Велигаем.

Только ты сам.

Ну, вот все и стало ясным. Решение принято. Меркулин похвалил бы тебя за последовательное и беспристрастное мышление.

Осталось довести рассуждение до конца. Раз выбор сделан и ты не станешь даже пытаться увидеть Ирэн, следовательно…

Следовательно, тебе здесь нечего делать. Ведь только