Царская гончая - Катринетт

Амур выдерживает паузу, раздумывая. Избегаю Малена и любой возможности пересечься с ним взглядом. Разумовский упирается спиной в стену и пропускает изъеденные молью занавески между пальцев. Они остаются пылью на манжетах рубашки, остатки сыплются на пол. Он слабо улыбается собственным мыслям и поднимает изумрудные глаза на меня. Тени придают рубцам ужасающий вид. И все-таки есть в нем что-то такое, что заставляет задержаться взгляд. Ровный нос со шрамом, пересекающим переносицу, острые скулы.

Я вспоминаю. Разумовский. Селенга Разумовская – его мать. Дворянка, покровительствовавшая преступникам. Отец презирал ее. Я видела госпожу Разумовскую мельком, будучи совсем юной. Она была вместе с госпожой Иден на смотринах старших сестер.

Почему тогда ни одна из сестриц не вышла замуж за Разумовского или кого-то из сыновей княжеской семьи Иден?

– Нас ждет умопомрачительное путешествие, маленькая княжна.

Глава 10

Я ношу побои с гордостью

Амур

Разбирая бумаги Стивера, я в тысячный раз жалею о решении разделить обязанности между Смертниками. Но иначе мы бы не поспели и к следующему столетию. Месть – блюдо, подающееся холодным, но не скисшим.

Царь должен пасть от моей руки, а не дожить свою жизнь на пуховых перинах. Никто не сунется к Волгану по своей глупости. Дело за малым. Я всего-то должен опередить Смерть, чтобы та не забрала царскую душу себе. Она моя. И я ее уничтожу.

И хоть теперь мне не приходится расчерчивать карты и собирать взрывчатку, как это происходило до Лощины, я не получаю ничего, кроме пары лишних часов сна и головной боли.

Желтые листы плотно исписаны формулами. Местами чернила и уголь смазались, но это не мешает глазам скользить по аккуратным буквам и цифрам.

Малец постарался на славу.

Спиной упираюсь в стену, прохладную и хранящую запах осенней сырости. Надеюсь, что кипы бумаг, разбросанные вокруг, разберут себя сами.

Мален похитил девчонку из отчего дома и угодил с ней в плен. Почему она, а не старшая Романова? Елену было труднее увести? Не мог же этот простофиля решить, что они равноценны!

Елена обещана женой Катэну Гриневицкому, старшему сыну Ланцуга, правящего у подножия Западных Гор. Жена Ланцуга – Эльги, сестра Кегала Крупского, князя Черноградского.

О Западных Горах ходит много слухов, но благодаря моим некогда близким отношениям с царем я знаю, какие из них правдивы. В недрах скал должно скрываться с полсотни тоннелей, сделанных для незаметного передвижения наших войск к границе с враждебной Меряной. Эти тоннели могут помочь нам быстро и незаметно пройти в Черноград.

Карты должны быть у Эльги Гриневицкой и ее сестры, Маномы Емельяновой.

Раз Мален потерпел неудачу, придется отбросить идею шантажа и прибегнуть к старому доброму воровству.

До Емельяновых ближе, но личная дружина князя Вадока Емельянова когда-то славилась своей ловкостью. Нет времени и желания проверять, так ли хороши они сегодня. С другой стороны, основные силы наверняка брошены на мою поимку, и охрана поместья будет слабее.

До Гриневицких путь дольше, да и горы с одной стороны от княжества помешают пробраться незамеченными, так как основное сосредоточение дружинников будет у границ с Торговым Путем и Выжженными Землями. Там, откуда идем мы.

Думай, Разумовский. Взращенный при царском дворе, охотник за всякой мерзостью, я точно способен отыскать жалкий клочок бумаги.

Забавно осознавать, что со временем я стал тем, на кого сам вел охоту.

Воспоминания о широких, богато украшенных улицах Асквы теплятся на краю сознания. Дороги, мощенные брусчаткой, всегда приводили к царскому дворцу. Запах выпечки и сладостей тянулся по улицам. Двух, а то и трехэтажные дома, расписанные узорами и украшенные лепниной, были не редкостью, а привычным глазу зрелищем. Монастыри, сияющие золотыми куполами в свете полуденного солнца, влекли верующих.

Перед кем бы я встал на колени сейчас?

Перед отмщением. Треть жизни я посвятил тому, чтобы царь захлебнулся горем, как я когда-то своим.

– Амур?

Идэр стоит в дверях, вцепившись тонкими загорелыми пальцами в косяк.

Не люблю, когда меня отвлекают.

Встаю, раздвигая бумаги и свертки. Чертежи и записки к ним. Вот лодка с особым построением носовой части, похожей на ту, какой кичатся в Варварском Крае. Они устанавливают фигуры Богов, чтобы те благословляли их путь.

Идиоты. Богам нет дела до людей, даже если они высекли из бревна симпатичную фигурку Греха, отвечающую за семью и детей.

Признаться, я был бы впечатлен, если бы меня так бессовестно приукрасили и пригвоздили к форштевню[5]. Но все еще не настолько, чтобы мне было интересно благословлять кучку рукастых льстецов.

Главная идолопоклонница почла меня своим присутствием в столь отвратительно долгий день. Быть беде?

– Чего тебе?

Идэр вздыхает и склоняет голову набок. До глупости простое действие переносит меня в нашу душную спальню, темную, с кучей покрывал, подушек и с безвкусной лепниной под потолком.

Отвратительная штука – память, она не дала мне съехать с катушек в Лощине, но брала измором годы напролет.

– Воровка сказала, что готова. Пока ты вел переговоры с княжной, она дописала свою ересь, и мы с Хастахом ее привязали. Мало ли.

Тонкая фигура вырисовывается под рясой, изогнутая, как змея. Идэр прислонилась к косяку, сложив руки на груди. Браслеты звякают, соприкасаясь с массивными цепями на ее шее, которую так хочется свернуть.

Она почти не изменилась. Миндалевидные глаза, подведенные сурьмой, ловят каждое мое движение в поисках одобрения.

Поднимаюсь и, шаркая, плетусь к двери прямо по оставшимся чертежам. Они все равно бесполезны для моего замысла.

– Я же сказал, чтобы вы ее не трогали.

– Ты же не серьезно имел это… – Идэр прерывается на полуслове и меняет тему: – Ты выглядишь неважно, – с беспокойством тараторит она, протягивая руку к моей груди.

Замираю, стараясь не смотреть на нее. Ладонь холодная. Такая, как тогда. Столько лет прошло, а я помню, как держал ее за эту руку и надевал обручальное кольцо на палец. Как будто это было вчера.

Давай, вырви мне то, что ты так милосердно оставила от сердца, и покончим со всем этим.

Идэр нежно гладит шрамы под рубашкой. Напрягаюсь.

Балдахин, холодные подушки и рубиновое платье, сползающее с острых плеч на пол. Тихие шаги, как по песчаному берегу, нежные объятия и запах ладана, навсегда впитавшийся в бронзовую кожу и волосы цвета воронового крыла.

– Гордишься своей работой?

Она вскидывает брови, изображая удивление.

– Дорогой, я просто хочу помочь тебе.

Ее навязчивое желание спасти меня раздражает больше женоненавистничества Хастаха и глупой доверчивости Малена. Я не нуждаюсь в спасении и сочувствии. Мне