Черная весна - Андрей Александрович Васильев

Вот так, в мечтах о бренди и будущих гастрономических удовольствиях, мы и просидели в роще до заката. Точнее, я просидел, Гарольд в какой-то момент забылся сном, прижимая ладонь к раненому боку. Когда он уснул покрепче, я тихонько отодвинул его руку и глянул на рану, причем увиденное мне крайне не понравилось. Очень уж неприятно это дело выглядело. Страшновато. Синюшной какой-то рана стала, а само то место, куда клинок вошел, почернело. Нет, может, так и должно быть, но что-то я в этом не уверен. И главное — ничем я ему помочь не могу. Не лекарь я. Точнее, лекарские навыки-то есть, кое-чему нас Ворон учил, но не такому. Перелом там вправить, кости срастить, боль снять, простуду излечить — это да. Но вот как подобное врачевать, он не показывал.

А ведь умел. Рози он из-за Грани вытащил как раз с таким ранением. Даже хуже, ее в живот ножом ударили.

Надо будет его всеми правдами и неправдами убедить, что подобные знания нам необходимы. Ну или хотя бы попробовать это сделать.

С наставника мысли перескочили на Вороний замок, и тут мне захотелось завыть, так домой потянуло. Ну да, домой. Этот замок — мой дом, в котором я очень давно не был. И я по нему скучал. А еще я осознал, что мне очень хочется повидать Агриппу. У меня даже появилась уверенность в том, что окажись он тут, в Форессе, то мигом разрешились бы все наши проблемы. Он сначала отвесил бы нам с Монброном по подзатыльнику или даже пинку, а потом сказал, что надо делать и как.

Когда я на войне знал, что он где-то рядом, мне было намного спокойнее. Ну да, он убийца, он опаснее почти всех тех, кого я знал в жизни, но это ничего не меняло. Это был первый человек на свете, который чему-то меня научил и которого заботило то, чтобы я смог выжить. А еще он подарил мне оружие и медальон. До него мне никто ничего не дарил. Никогда.

Будь он здесь, у нас появились бы шансы остаться в живых. А так их нет. Бодрость духа — это прекрасно, но на деле все очень, очень плохо. Гарольд ранен, это чужой город, и все в этом городе ищут нас, чтобы убить. Кстати, перечисляя Гарольду тех, кто жаждет заполучить наши головы, я забыл упомянуть о его дядюшке, который наверняка не успокоится. Ему наши жизни как гвоздь в сапоге. А вскоре к этой дружной компании присоединятся и местные жители, которые захотят получить награду, назначенную за наши головы.

Мне даже подумалось, что, может, лучше и не пытаться разыскивать наших друзей, чтобы не подвергать их опасности. Зачем всем-то погибать? Не ровен час, на них еще тот же орден Истины наведем, вот тогда совсем беда будет.

Другое дело, что вряд ли это возможно. Во-первых, я один не справлюсь с навалившимися напастями, во-вторых, меня за такие мысли эти трое могут проклясть. Точнее, проклянет Эбердин. Карл сначала даст мне по зубам, а потом разговаривать года три не станет. Обидится. Про месть Рози я даже думать побоялся. Да и фантазия у меня слабовата, не под силу ей постичь глубины злодейских помыслов моей суженой.

Вот только как бы потом нам уже впятером на Судную площадь не прокатиться.

Эх, кабы не эта монброновская твердолобость, не это его чистоплюйство! Сели бы в лодку и ходу отсюда. Вода плещет, ветерок дует — благодать. И все опасности позади.

Хотя я-то чем от него отличаюсь теперь? Еще года полтора назад я бы плюнул на все эти благороднокровные закидоны да смылся бы тихонько. Выждал бы момент, когда он заснет, и смотался. Потому как своя рубашка ближе к телу, этому меня учила вся предыдущая жизнь.

А теперь?

Сижу вот, думаю о том, как весело и бодро мы шагаем к своей смерти, да еще прикидываю, как на этой дороге друзей прихватить с собой. Таких же идиотов, к слову. Почему? А я не знаю. Как видно, заразился чем-то таким неправильным от Гарольда, Карла, де Лакруа, Луизы и всех тех, кого называю друзьями. С ними все ясно, они такими рождены, но я-то тут при чем?

А может, дело в том, что я неправильное слово произнес? Может, вернее говорить не «друзья», а «семья»? Потому что для человека, который всегда был один и не имел своего крова, слова «семья» и «дом» значат в сотни раз больше, чем для того, кто имел это всегда. Такие, как я, дорожат тем, что приобрели, и знают, что второй раз так может и не повезти. И вот тогда все встает на свои места.

Возможно, я себя обманываю, и люди вокруг оценивают все по-другому, воспринимая меня и друг друга как просто соучеников, которых судьба свела на время вместе. Может быть и такое. Но для меня важен день сегодняшний, а не то, что было или что будет. Я поверил в то, что мы с ними — одно целое. Не сразу, что и неудивительно. Я всегда был один, а окружали меня только те, кому я безразличен, и те, кто хотел моей смерти. Мне понадобилось время, чтобы обрести веру в тех, кто рядом. Но теперь я точно знаю, что им нужен. Не всем, но многим. И готов отплатить тем же. Вот потому я не брошу Гарольда, даже осознавая, что бодро топаю по дороге, в конце которой стоит плаха. Тем более что и в прошлой жизни я тоже шел по ней.

А тем временем Гарольду становилось все хуже. Нет, проснувшись он изображал бодрость и я даже почти ему поверил, так шустро он поначалу топал сквозь рощу, а после и по прибрежному песку. Он шутил, бодрился, вспоминал какие-то случаи, которые имели место в те времена, когда он еще не поступил в ученичество к досточтимому Герхарду Шварцу, магу. Вот только по мере приближения к пирсу, который даже в ночной темноте было видно издалека, ноги у него все больше и больше заплетались, а речь становилась все бессвязнее и бессвязнее.

Окончательно я понял, что дело плохо, когда он начал говорить о том, что таких теплых ночей в родной Силистрии в это время года он даже и не припомнит. Каких теплых? У меня зуб на зуб не попадал, несмотря на