Путь хирурга - Валерий Александрович Гуров

— Не советую, — тихо сказал я, не глядя на учителя.

Как будто бы и не ему, но он прекрасно услышал. Астахов молчал, но я видел, как едва заметно напряглась его челюсть. Буква отпружинила обратно, а Потоки, будто возмущённые вмешательством, сбросили лишнюю энергию. По цепи амулета Павла, прямо через центральный узел, побежала тонкая трещинка. Она звякнула, как трескавшийся лед на весенней реке.

Я покосился на его лицо, но учитель сделал вид, что ничего не заметил.

Белый свет в коконе стал гуще, словно собирался в каплю. И в тот же миг сверху, прямо из воздуха, начал проступать некий предмет. Я разглядел металлический диск, гладкий, темный, с серебряной риской по ободу.

Амулет.

Он медленно опустился, вошёл в кокон, словно в глубокую воду, и… исчез.

Через секунду кокон лопнул с тихим хлопком. Песок осыпался, гул в канавках стих. Влад стоял на алтаре. Белая энергия всё ещё бежала по его жилам. Но она уже не разливалась бесцветно, а переливалась ровным белым светом.

Влад дышал глубоко, как после долгого пребывания под водой. Но… его плечи выпрямились. Это уже не был тот обессиленный мужчина, которого я сюда привёл. Это был ученик Приюта, начавший свой Путь.

Над алтарём, в глубине прозрачной линзы, его имя горело ровным золотым светом. Плавная, строгая вязь предков… шрифт, которым был написан забытый Завет.

Влад поднял взгляд на учителя. На шее у него поблёскивал амулет.

— Мое имя Владислав, — сказал он твердо.

— Имя… признано, — выдавил Астахов, будто проглотил осколок стекла.

На краю круга что-то почти не слышно прошуршало, и я обернулся. Один из символов двенадцати школ коротко вспыхнул и погас, как будто кивнул в знак согласия.

Астахов стоял с тем самым выражением, которое я мечтал увидеть с момента нашего знакомства. Это была растерянность под с трудом удерживаемой маской спокойствия. Он явно не понимал, что только что произошло. И как так получилось, что само мироздание подарило Владу такое же имя, какое ему дал я.

Белая энергия ещё миг переливалась по рукам Влада, затем втянулась в амулет, и все стихло. Только серебряная риска на его ободе продолжала мерцать.

Влад стоял прямо, и улыбка едва заметно тронула его губы. Раны на боку уже не было — даже шрама и того не осталось. Повязка, что ее закрывала, вовсе осыпалась пеплом, как нечто утратившее смысл.

Влад вернулся на место, всё ещё слегка покачиваясь, но уже не тем, кем был несколько минут назад. В нём чувствовалось что-то новое, чужое… и сильное.

Астахов перевёл взгляд на меня.

— Твоя очередь, — в голосе учителя прятался вызов.

Я шагнул вперёд и положил ладони на тёмный, отполированный камень.

Холод, исходивший от него, был вязким, тягучим, как азот. Он потянулся вверх по запястьям, жаля нервные окончания тонкими ледяными иглами.

Под пальцами я чувствовал пульсацию — глухой, низкий гул. Его нельзя было услышать ушами, но от этого гула вибрировало всё тело.

Потоки не спешили. Вместо мягкой волны, как у Влада, они осторожно ощупывали меня, словно решали: что делать дальше?

Принять или отвергнуть?

На груди Астахова амулет налился тусклым багровым светом, становясь похожим на раскалённый уголь.

Учитель спрыгнул со своего столба и подошёл к алтарю, кладя на него ладони. Я понял — он хочет вмешаться, пока выбор не сделан.

— Имя — это ключ, — процедил он, глядя мне прямо в глаза. — Ключ, который откроет или закроет тебе путь. И сегодня я дам тебе этот ключ. Твое имя будет…

Не успел он договорить, как Потоки взорвались. Вязь, только начав складываться из серых нитей, рванула в стороны, разрывая навязанную форму. Бело-стальной свет ударил в ладони Астахова, откинув их от алтаря, как если бы он коснулся оголённого провода.

Я стоял спокойно.

Но то, что происходило дальше, явно не было похоже ни на один ритуал, который здесь видели.

Потоки рванули снова, но теперь их толчок был глубже, словно удар пришёл не только в алтарь, а в самые жилы Приюта.

Тихая волна прошла по территории заведения…

* * *

…В зале медитаций у пары нулевых световая линия их контуров дрогнула и расширилась. Один из учеников вдруг резко отдёрнул руку от амулета, будто тот обжёг его изнутри.

На «правиле» парень, тянувшийся до предела, вдруг оказался свободен. Верёвки разом ослабли, и он рухнул на пол, ошарашенный, ловя воздух ртом после внезапно отступившей боли.

В библиотеке старик с пустыми глазницами повернул голову в сторону двора. Глаза в банке на его столе медленно сместились, точно прицеливаясь в одну точку.

А в глазах каменных стражей, веками недвижных и немые, на миг сверкнул тончайший росчерк света… но и он исчез, словно ничего не было.

Но главное — на башне с резонатором раздался короткий металлический щелчок. Верхний молниеприёмник дрогнул, как струна, выпуская в воздух тонкую дрожь…

* * *

…Всё это заняло не больше трёх ударов сердца. Но ощущалось так, словно нити энергии всего Приюта на миг выскользнули из рук Астахова, словно вожжи лихой тройки.

Светлый круг на камне ещё не успел погаснуть, как Потоки, будто что-то вспомнив, толкнули меня в ладони вторично. Это был резкий, почти злой толчок отчаяния.

На моем поясе что-то дёрнулось. Сначала я решил, что это просто вибрация от камня. Но нет… через миг я понял, что дрожит мой скальпель.

Он сам сорвался с крепления, взмыл в воздух и завис, дрожа, в свете Потоков.

Лезвие, блеснув бело-стальным светом, взвилось в воздух. Там лихо описало дугу и вонзилось остриём в песок у алтаря. При ударе по кругу разошёлся ослепительный бело-стальной свет. Моя тень, тени учителя и Влада, как и каждого, кто стоял вокруг, метнулись в сторону, словно тени могло качнуть порывом ветра.

В тот миг, как остриё коснулось песка, все внутри круга будто застыло. Пылинки, ещё мгновение назад крутившиеся в воздухе, повисли на месте. Свет Потоков уже не мерцал, а застыл, как стекло. А потом, одним толчком, рванул вниз, в песок.

Я ощутил удар в позвоночник. Вдоль спины прошла горячая волна, и кости загудели. Почти звук. Настолько тонко и высоко, что это было едва на пределе слуха. Потоки прорвались сквозь меня, выхлёстывая наружу что-то чужое и тут же вплетая свое.

Вокруг острия скальпеля на песке пошли концентрические круги, как на воде. Однако это была не рябь, а тончайшие