Адвокат Империи 17 - Ник Фабер

Сделал глубокий вдох, но ощущение всё равно не прошло. Так что я просто последовал за Меньшиковым.

Проход по галерее закончился у поворота. За ним новый коридор с серо-бетонными стенами, умным полом и покрывающим его бледно-красной ковровой дорожкой, в конце которого находились двери. За ними оказался довольно стандартный рабочий кабинет. Широкий стол. Несколько стеллажей вдоль стен с диваном и парой кресел.

Но всё это меня меня волновало мало. Куда интереснее оказался пейзаж за огромным панорамным окном, что находилось за спинкой стоящего перед столом кресла.

Я этот город узнал даже здесь, хотя никогда в этой жизни не посещал его тут.

— Мы что? В Москве?

— Да, — отозвался князь, обходя стол и с явным облегчением садясь в кресло. — В Москве. Садись.

Всё ещё глядя в окно на городскую панораму и испытывая острое чувство ностальгии по этому поводу, я медленно подошёл к стоящему перед столом креслу и сел в него.

— Ты хотел узнать, почему убили Разумовских? — спросил Меньшиков, и я кивнул. — Ответ — измена.

— Спасибо. Очень информативно. Я это уже слышал. Можно побольше конкретики. Например о том, как в этом деле замешаны британцы. Я знаю, что они сообщили вам что-то, что послужило причиной участия в этом деле Российской Империи.

Внимательно смотрящий на меня единственный глаз князя прищурился.

— Лазарев не стал бы с тобой разговаривать, — произнёс он. — Точно так же, как и Распутин. Значит… Уваров, старый болтливый дурак. Ладно, что толку скрывать. Да, именно британцы и Пендрагон стали тем спусковым крючком, который запустил дальнейшие события.

— Как именно?

— Разумовские с давних времён использовались Империей для того, чтобы находить выход из, скажем так, сложных ситуаций. Тех, когда требовалось неукоснительное соблюдение заключённых условий.

— Да, я видел несколько фотографий в интернете, — кивнул я. — В основном снимки с официальных приёмов. Там всегда на заднем фоне присутствовал кто-то из Разумовских.

Выслушав меня, Меньшиков кивнул.

— Именно. Их всегда считали кем-то вроде дипломатических советников. Это прикрытие работало достаточно долго и хорошо. Ни у кого не возникало лишних вопросов, а они делали свою работу ко всеобщему удовлетворению.

— То есть, их использовали?

— То есть, они выполняли свой долг перед Империей, — высказал свою версию Николай. — И жили при этом богаче, чем, вероятно, кто бы то ни был. Всё, что только могло потребоваться им для жизни, предоставлялось государством. Жильё. Поместья. Деньги на содержание. Твои предки не знали нужды, Александр. Даже само значение этого слова было им не ведомо. Практически всё, что у них было, дала Империя.

— И после их смерти забрала обратно?

— Мертвецам их имущество уже ни к чему. А то, что принадлежало именно роду Разумовских, в итоге оказалось поделено между теми, кто участвовал в их ликвидации и некоторыми другими лицами.

Понятия не имею, как он может говорить об этом так спокойно. Ликвидация. С другой стороны, а чего я вообще удивляюсь. Для сидящего передо мной в кресле человека такие вещи должны быть так же привычны, как почистить зубы с утра. Да и в остальном, это объясняло то, почему после их гибели не осталось почти ничего.

— Что вам сказали британцы? Почему было принято решение избавиться от них?

— Потому, что Илья Разумовский поступился интересами Империи в пользу своих собственных, — ответил Николай. — В моём понимании этого достаточно для того, чтобы назвать его изменником.

— Повесить ярлык, вы хотели сказать?

— Что хотел, то и сказал, — холодно ответил Меньшиков.

— А поподробнее? — предложил я. — Можно немного больше… ну, знаете, той самой конкретики.

— Если подробнее, то Илья попытался использовать договор, заключенный между императорскими родами Пендрагонов и Багратионовых одним из его предков.

— Какой ещё договор? — спросил я, чётко понимая, что не услышал ответа на этот вопрос.

И Меньшиков меня нисколько не разочаровал.

— Это тебя не касается.

— Очень даже касается. Потому что вы явно мне врёте.

— Я? Лгу тебе?

На неприкрытой бинтами части лица князя появилось удивлённое и даже в какой-то степени насмешливое выражение.

— Рахманов, а ты не слишком ли много на себя берёшь? Мне нет нужды врать тебе…

— И тем не менее, вы это делаете, — перебил я его. — Илья Разумовский не мог контролировать чужие договоры.

— Доказательства, предоставленные Пендрагоном и его людьми, говорят иначе.

— Значит, они ошиблись…

— Нет.

— Значит, солгали.

— Рахманов, я лично проверял это. Проверял с помощью такого инструмента, который не мог ошибиться в данном вопросе. Поверь мне. Мы прекрасно знали, что именно случится. С большой долей вероятности.

— Вероятности? — мне стоило больших трудов скрыть издёвку в своём голосе. — То есть, вы пожертвовали целой семьёй и уникальной Реликвией из-за «доли вероятности»?

— Из-за очень большой доли вероятности, — не моргнув и глазом сказал Николай. — Поверь мне, человек, который отдал этот приказ, сполна заплатил за это решение.

— Предыдущий Император? Поэтому он отошёл от дел?

— Он никогда не отходил от дел, Рахманов. Владимир Багратионов мёртв уже более семнадцати лет.

Ладно. Признаю, тут я удивился.

— Мёртв?

— Да, — спокойно подтвердил мне Меньшиков. — Мёртв.

Он ничего больше не сказал. Ни единого слова, но…

Мой мозг принялся лихорадочно работать. Почему он мог умереть? Почему это скрыли? В чём причина? Не в том ли, что смерть Императора стала той ценой, которую заплатили за смерть Рода?

— Был договор? — наконец спросил я, на что Николай кивнул.

— Да. Был.

Вот почему они так легко пошли на то, чтобы выдать Виктора как одного из внебрачных детей сына Григория. Почему так легко выбрали ложь. Потому что такое происходило уже не в первый раз. Я никогда не поверю в то, что договор между Разумовскими и Багратионовыми касался лишь личности Владимира Багратионова. Если бы такой договор заключал я, то позаботился бы о наличии… назовём это эффектом «гарантированного взаимного уничтожения». Сделал бы так, чтобы моё будущее благополучие было железно связано с благополучием Императорской семьи.

И теперь, дойдя до подобных размышлений, которые, конечно же, я не собирался высказывать вслух, стоит задать ещё один вопрос. Только вот мне почему-то стало немного страшно. Самую малость…

— Елена Распутина ведь не первая носительница Регалии, о которой вам известно?

Да, максимально обтекаемая формулировка, но тут уж как смог.

И его высочество нисколько меня не разочаровал.

— Да, не первая.

— Понятно.

Вот и всё. Дальше этот разговор вести банально опасно для жизни. И, что самое паршивое — казалось бы, что диалог веду именно я. К сожалению, это не так. Уверен, что задай я сейчас ему прямые вопросы, то получу на них прямые