Адвокат Империи 17 - Ник Фабер

Даже не столько свяжет, сколько привяжет к неподъёмному грузу, с которым, если что, убежать потом не получится. Вот тебе и ответка за разговор…

И судя по всему, Николай, как говориться, понял, что я понял.

— Что, Рахманов, больше вопросов не будет?

— Не, знаете, пожалуй, я утолил своё любопытство, — произнес я.

— Как это нетипично для тебя, — иронично заметил он. — Ты же вроде бы адвокат, нет?

— Ну, — развёл я руками. — Задавать вопросы — ремесло. Знать, когда остановиться, — это искусство.

— Прячешь свою нерешительность за софистикой? Я ожидал от тебя большего…

— Ваши ожидания, ваше высочество — это ваши проблемы, — не остался я в долгу.

Меньшиков уже собирался что-то ответить на это, но его прервал звонок телефона.

Не моего.

Достав его из кармана своего халата, он взглянул на экран и поморщился.

— Да? — спросил он, ответив на звонок. — Что? Нет! Этого не будет. Я сказал, нет! Они не будут встречаться… сколько?

Я заметил, как единственный здоровый глаз Меньшикова устремился ко мне и буквально впился в меня взглядом.

— Вы уверены? Да. Да, я сказал, что услышал вас.

Он прервал разговор и уставился на меня.

— Что? — не выдержав спросил я.

— Как ты это делаешь?

— Делаю что?

Меньшиков промолчал, после чего лишь покачал головой и вздохнул.

— Вставай. Пройдёмся.

— Куда?

— Не задавай вопросов, Рахманов. Тебе нужно кое с кем встретиться…

Глава 17

Это место не переставало меня удивлять.

Когда двери лифта открылись, моим глазам предстал очередной коридор. Только в этот раз имелись некоторые изменения. Мягкое освещение и серо-бетонная палитра отошли в сторону, уступив место яркому свету, стерильному белому цвету стен и блеску полированной стали.

В первый момент у меня создалось ощущение, что я оказался в каком-то продвинутом и современном лабораторном центре. Вот ни дать ни взять. Панели из гладкого на вид антисептического пластика на стенах, какое-то нескользящее, похожее на резину покрытие светло-серого оттенка на полу, сухой и лишённый какого-либо запаха воздух. Дополнительно эту мысль подогревал и встретивший нас мужчина в белоснежном лабораторном халате.

— Ваше высочество, — поклонился он Меньшикову, после чего повернулся ко мне. — Ваше сиятельство.

Я лишь кивнул в ответ, понятия не имея, что говорить дальше. Да и не думаю, что имело какой-то смысл. Вообще вся эта ситуация казалась мне странной. Начать хотя бы с кислого, как лимон, выражения на лице самого Меньшикова. Пока мы шли до лифта и спускались сюда, князь был мрачен, как грозовая туча, а его лицо всё так же выражало глубочайшее недовольство от всего происходящего. И, судя по всему, всё, что ему оставалось — это терпеть.

— Он так и не назвал причины, по которой пожелал разговора? — требовательно спросил Меньшиков, когда мы втроём направились по коридору.

— Нет, ваше высочество. Вообще ни единого слова. Мы пытались узнать причину, но он ничего не сказал. Просто сидит там и молчит. И я понятия не имею, как он узнал, что граф находится сейчас здесь…

— Что толку гадать, — произнёс Меньшиков с недовольным вздохом. — Теперь это уже не имеет смысла.

— Ваше высочество, мы могли отказать ему или…

— Ничего мы не могли, — зло процедил он сквозь зубы. — У нас не осталось такой возможности.

— Да, я знаю, что ранее мы не получали стопроцентных показателей партитуры, но…

Каких показателей? Что за партитура? Я слушал их разговор, хватаясь за слова, но понимал чуть меньше, чем ничего. Вот вообще.

Да и, судя по всему, идущий рядом со мной великий князь решил, что уже достаточно утолил моё молчаливое любопытство.

— Хватит! — резко произнёс Меньшиков, когда мужчина в халате вновь попытался начать диалог. — Мы уже здесь. Если он хочет с ним поговорить, то пусть поговорят. На этом всё.

Учёный явно хотел сказать что-то ещё, но передумал быстрее, чем открыл рот.

— Как скажете, ваше высочество, — ответил он.

Остаток пути мы проделали молча. По пути я крутил головой, рассматривая пространство вокруг. Похоже, что первое впечатление оказалось более чем верным. Меня действительно привели в какой-то лабораторный комплекс. Ну или нечто крайне похожее на него. Ещё я заметил несколько отделённых от коридора стеклянными стенами помещений, где, не обращая внимания на происходящее вокруг, работали люди в белых костюмах с закрытыми масками лицами. Другие носили халаты, но, как мне показалось, занимались тем же самым.

Впрочем, долго мне осматриваться не дали. Уже через полминуты наш путь закончился около массивных и даже на вид тяжёлых металлических дверей, которые охраняли двое мужчин с оружием в руках. И, судя по тому, что эмоции я их считать не мог, оба были увешаны артефактами.

При нашем приближении они открылись, раздвинувшись в стороны, и мы зашли внутрь.

В помещении находилось по меньшей мере шестеро человек, и все они резко встали со своих мест, едва только князь вошёл в комнату.

— Продолжайте работу, — приказал Меньшиков, после чего повернулся и указал куда-то рукой. — Тебе туда, Рахманов.

Куда? Я проследил взглядом за направлением, куда он указывал рукой, и увидел дверь.

Но она даже близко не привлекла моё внимание так, как огромное стекло, которое шло вдоль всей дальней стены.

А затем я увидел его.

Мальчик с длинными, почти белоснежными волосами сидел на полу, скрестив босые ноги. Он смотрел сквозь стекло прямо на меня. Смотрел пустыми, затянутыми мутной плёнкой, как у слепых, глазами. Но, несмотря на это, я практически на физическом уровне ощущал на себе его взгляд.

— Кто это такой? — спросил я.

— Тебе не нужно этого знать, — безапелляционным тоном произнёс Меньшиков.

— Да вообще-то очень хотелось бы, — сказал я, не сводя взгляда с парнишки за стеклом. — Потому что мне вот вообще не хочется туда заходить.

И я не соврал ни единым словом. Это…

Я не могу туда зайти. К чёрту трусость и всё прочее. И дело даже не в том, что я видел во всей этой проклятой ситуации что-то подозрительное. О, нет. Что может быть подозрительного в улыбающемся ребёнке лет десяти, что сидел с лёгкой усмешкой на лице и смотрел на меня слепыми глазами? Вроде вообще ничего страшного, но… Но каждая клетка моего тела буквально вопила: «Даже не вздумай»!

И это была не тревога, не волнение — это чистый, дистиллированный страх. Словно мой мозг уже зафиксировал для себя смертельную угрозу, а сознание ещё не успело понять, откуда именно она исходила. Я внезапно понял, что сердце бьётся так, будто пытается вырваться из груди, а ладони стали ледяными.