Человек, который видел антимир - Илья Иосифович Варшавский

– Я не могу спать, – сказала плачущим голосом жена, – все время жду, что он заговорит!

Кое-как я ее успокоил, но оба мы лежали без сна, прислушиваясь к тиканью будильника. Опыт снова не удался.

Я не хочу перечислять все события последующих ночей. На четвертый день жена переехала жить к матери. Я утешал себя мыслью, что все это временно и моя семейная жизнь снова наладится после экзамена.

Однако самое неприятное было впереди.

Не проходило ни одной ночи без того, чтобы я не проснулся за пять минут до включения магнитофона. Я хитрил сам с собой, меняя время срабатывания контактов, но ничего не помогало.

Тогда я прибег к люминалу. Приемы снотворного на ночь помогли, но не очень. Теперь я просыпался при первых звуках своего голоса.

Нужно было что-то предпринять, и я отправился к очкастому аспиранту.

Оказалось, что я зря не пришел к нему сразу. Волновавшие меня проблемы давным-давно решены наукой.

– Привычка спать в любых условиях, – сказал, посмеиваясь, аспирант, может быть выработана искусственно, как и любой другой условный рефлекс. Вы не спите, потому что ваш мозг возбужден ожиданием включения магнитофона. Попробуйте выработать на него положительный рефлекс. Не засыпайте до тех пор, пока почувствуете непреодолимую тягу ко сну. После этого ложитесь, включив магнитофон. Через несколько дней у вас образуется прочная временная связь, и после этого можете спокойно приступать к обучению.

Он был совершенно прав. Уже через три дня я преспокойно спал при включенном магнитофоне.

До экзамена оставалось совсем немного времени, но я чувствовал, что уроки идут мне на пользу. Мой лексикон непрерывно пополнялся.

Наконец настал решающий день. Нужно сказать, что я предстал перед экзаменаторами во всеоружии.

Я пробежал глазами предложенный мне текст и совершенно спокойно ожидал, пока мой товарищ закончит чтение технической статьи. Приобретенные подсознательные знания языка помогали мне обнаруживать неправильности в его произношении, которых я бы уже не допустил.

К сожалению, я не сдал экзамен.

Это был единственный случай в практике экзаменаторов, когда студент заснул у них на глазах.

Больше того: мне пришлось бросить изучение английского языка и заняться французским, потому что звуки английской речи каждый раз меня усыпляют.

Я снова перешел на старый метод:

– Кто принес вам монпансье?

– Месье.

– Разрешите поцелуй?

– Уй.

Однако дело продвигается очень медленно, значительно медленнее, чем хотелось бы.

Умоляю: если кто-нибудь знаком с каким-либо новым способом изучения языков, напишите мне!

Под ногами Земля

За последний час полета Эрли Мюллер изрыгнул столько проклятий, что, если б их вытянуть в цепочку, ее длина составила бы не меньше нескольких парсеков.

Впрочем, его легко было понять. Планетарное горючее на исходе, никаких сигналов, разрешающих посадку, а внизу – сплошной лес.

Мне тоже было несладко, потому что земная ось оказалась ориентированной относительно Солнца совсем не так, как ей бы следовало, и все расчеты посадки, которые заблаговременно произвел анализатор, ни к черту не годились.

Арсену Циладзе повезло. Он сидел спиной к командиру за своим пультом и не видел взглядов, которые бросал на нас Мюллер.

– Сейчас, Эрли, – сказал я. – Протяни еще немного. Может быть, мне удастся уточнить угол по Полярной звезде.

– Хорошо, – сказал Мюллер, – протяну, только одолжи мне до завтра триста тонн горючего. – Он привстал и рванул на себя рычаг пуска тормозного двигателя.

Я плохо помню, что было дальше, потому что совершенно не переношу вибрации при посадках.

Когда я снова начал соображать, наш «Поиск» уже покачивался на посадочных амортизаторах.

– Приехали, – сказал Эрли. Сплошная стена огня бушевала вокруг ракеты.

Циладзе снял наушники и подошел к командиру:

– Зря ты так, Эрли. Все-таки где-то должны же быть космодромы.

– Ладно, – сказал Мюллер, – могло быть хуже, правда, Малыш?

Я не ответил, потому что у меня началась икота.

– Выпей воды, – сказал Эрли.

– Пустяки, это нервное, – сказал я.

Арсен включил наружное огнетушение. Фонтаны желтой пены вырвались из бортовых сопел, сбивая пламя с горящих веток.

– Как самочувствие, Малыш? – спросил Эрли. Я снова икнул несколько раз подряд.

– Перестань икать, – сказал он, – на всю жизнь все равно не наикаешься.

– Что теперь? – спросил Арсен.

– Газ. Пять часов. Выдержишь, Толик?

– Попробую, – сказал я.

– Лучше подождем. – Мне показалось, что Эрли даже обрадовался предоставившейся возможности оттянуть дезинфекцию. – Ты пока приляг, а мы с Арсеном побреемся.

Арсен засопел. Предложить Циладзе сбрить бороду – все равно что просить павлина продать хвост.

Эрли достал из ящика пульта принадлежности для бритья и кучу всевозможных флаконов. Он всегда с большой торжественностью обставлял эту процедуру.

Я подумал, что командир нарочно откладывает момент выхода из ракеты, чтобы дать нам возможность подумать о главном. В полете нам было не до этого.

– Нам торопиться некуда, – сказал он, разглядывая в зеркальце свой подбородок, – нас сорок четыре столетия ждали, подождут еще.

– Ждали! – сказал Циладзе. – Как бы не так. Нужны мы тут, как кошке насморк.

«Ага, началось», – подумал я.

– А ты как считаешь, Малыш?

– Нужны, – сказал я, – От таких экспонатов не откажется ни одна цивилизация. Сразу – в музей. «А вот, дети, первобытные люди, населявшие нашу планету в двадцать первом веке, а вот примитивные орудия, которыми они пользовались: космический корабль с аннигиляционными двигателями и планетарный робот-разведчик».

– Так, так, Малыш. Ты про бороду еще скажи.

– Скажу. «Обратите внимание на слабо развитые височные доли одного из них и вспомните, что я вам рассказывала про эволюцию гомо сапиенс».

– Глупости! – сказал Эрли. – Человек не меняется с незапамятных времен, и наши потомки в шестьдесят пятом столетии…

– Человек не меняется, – перебил Арсен, – а человечество в целом очень меняется, и техника идет вперед. Страшно представить, что они там понавыдумывали за сорок четыре столетия.

– Ладно, – сказал Мюллер, – разберемся и в технике. Давай-ка лучше газ.

Я лежал на койке, повернувшись лицом к переборке. У меня было очень скверно на душе. Я знал, что так и должно быть. В конце концов, мы на это шли. Просто раньше у нас не было времени думать о всяких таких вещах. Не будешь же размышлять о судьбах человечества, когда нужно, спасая свою жизнь, бить лазерами гигантских пауков или взрывать плантации кровососущих кактусов. В анабиозной ванне тоже не думают.

Я повернулся на другой бок.

– Не спишь, Малыш?

Эрли лежал на спине. По выражению его лица я понял, что он думает о том же.

– Не спится. Скажи, Эрли, а мы в самом деле не покажемся им чем-то вроде питекантропов?

– Не думаю, Малыш. Сорок четыре