Слуга Государев. Тетралогия - Денис Старый

— Бах! — как мог прицелившись, я выжал спусковой крючок.

Карамультук так лягнул мне в плечо, что я не удержался на ногах и плюхнулся на пятую точку. Мы с мушкетом оказались разделены: он улетел в одну сторону, я — в другую.

В дыму от сожжённого пороха не сразу удалось рассмотреть, что же из моей вылазки вышло.

— Твою же мать! — выругался я, когда понял, что попал не во всадника, а в его коня.

И теперь Хованский, необычайно ловко для немалого своего возраста, спрыгнул и удалялся прочь, обгоняя некоторых бегущих стрельцов. Жахнуть из пушки — это ведь не только получить непосредственный поражающий эффект. Это ещё и психология.

— Пали! — командовал сотник Собакин.

Всё правильно. Если стрельцы уже выстроились, нужно отягощать для бунтовщиков последствия.

— Бах-бах-бах! — прозвучали выстрелы моих стрельцов.

Тут уже и Глебов подоспел. Он, впереди вырывавшихся на волю конных стрельцов, сжимал шпагу и нёсся за убегающими мятежниками. Стремянные кололи бунтовщиков, сбивали их с ног, топтали конями.

— Всем на выход! — прокричал я, давая ход колонне.

Теперь стремянные погонят стрельцов, расчищая для нас площадь. Дальше ещё одна довольно узкая дорога — и уже Красная площадь.

Пушки, конечно, перегородили путь и телегам, и людям которых мы спасли в усадьбах, и самим моим стрельцам. Понадобилось некоторое время, чтобы подвести коней и хотя бы наскоро закрепить пушки.

И понадобилось ещё минут пятнадцать, пока вернулись со своей охоты стремянные стрельцы, чтобы, наконец, организованно двинуться в сторону Красной площади.

— Стрелы зажжённые — пускай! — скомандовал я, когда мы уже протиснулись на узкой дороге.

Это был сигнал. Теперь со стен Кремля должно стрелять всё, что способно к выстрелу. Остатки стремянных и моих стрельцов должны были пойти на вылазку у Боровицких ворот. С двух сторон бить бунтовщиков станем.

— Бах-бах-бах! — менее чем в версте раздались выстрелы.

Значит, всё правильно, значит, не подвели! И теперь, сколько бы мятежных стрельцов ни находилось у ворот, мы должны их одолеть и рассеять.

На руку нам играло и то, что другие бунтовщики, которым удалось спастись от скоротечного боя рядом с усадьбами, будут теперь сеять панику. То, что мы уже используем артиллерию в условиях городского боя, уничтожит почти всякую надежду на спасение у бунтовщиков.

— Первая линия, готовься! Вторая линия, готовься! — командовал я, когда мы собирались выйти на просторы у восточной части Кремля.

Тут противник не мог держать большое скопление своих сил. У Боровицких ворот с двух сторон были высажены достаточно густые палисады, и пространство здесь было не столь и широко.

Безусловно, если бы использовался рассыпной строй, а противник был вооружён если не автоматами, то хоть бы пистолетами, палисад с его деревьями и кустами превратился бы как раз в отличную позицию. Но бунтовщики никогда не видели такого способа противостоять противнику.

Приказав стрельцам выйти из узкого дефиле, я даже не стал дожидаться, когда все бойцы изготовятся к стрельбе.

— Пали! — скомандовал я.

И лишь половина стрельцов выжала спусковые крючки. Другая половина просто-напросто растерялась, не успела сообразить. Но и они достаточно быстро взяли себя в руки и уже вразнобой разряжали свои мушкеты.

Возможно, и нужно было дождаться, когда линия изготовится к бою. Но я упирал даже не столько на необходимость поразить живую силу противника, сколько на психологический эффект.

Вылетели конные стрельцы. Причём как со стороны ворот, так и глебовские. Стремянные расчищали для нас пространство, не увлекаясь, как и было договорено, боем.

А вереницы повозок всё шли и шли. И вот уже первая скрылась за вратами.

Казалось, всё идёт относительно гладко, хотя я видел, что были потери среди аерных нам стремянных. Выстрелы звучали не так часто, но и бунтовщики отстреливались. Вот только проблемы выходили с пушками — грозной артиллерии пока не было видно. Явно Алексей Дробатый отставал.

И тут два варианта развития: или усилить охрану пушек и иметь дополнительные потери, так как бунтовщиков всё равно много, и напасть на отстающих они могут; или же нарочно испортить пушки, чтобы они не достались врагу, и всем устремиться под защиту кремлевских стен.

Нет, пушки нам нужны!

— Дядька Никанор, бери свою сотню и отправляйся на помощь боевым холопам! — скомандовал я.

Десятник, которого я всё-таки поставил на сотню, посмотрел на меня печальными глазами, но пошёл выполнять приказ. Мне даже показалось, будто бы он со мной прощался.

— Бах-бах-бах! — прозвучали выстрелы со стороны бунтовщиков.

Сразу с десяток стремянных вместе со своими конями завалились на брусчатку Красной площади. Бунтовщики стреляли издали, потому и залп у них вышел не особо слаженный, и ряд пуль пошёл в молоко. Но теперь-то конные должны достать тех, кто в них стрелял.

— Сотня, стройся в линию! — командовал я, разворачивая стрельцов в нужную сторону, пока по фронту к обидчикам стременных.

Удивительно, но не все стрельцы знали право-лево. Не говоря уже о том, что я велел им построиться по фронту на запад.

И тут я увидел: когда пушки уже были в метрах двухстах от ворот, к ним устремились два отряда бунтовщиков. Сотни три, не меньше.

Почему-то перед глазами стоял тот прощальный взгляд Никанора, словно он угадал такой поворот. Нет, с этим дядькой я прощаться не хочу! Он мне поддержка, да и мудрый. И отец он мой крёстный.

Не дам погибнуть, не допущу!

— За мной! — прокричал я, направляясь на усиление к пушкам.

В правой руке шпага, в левой — пистолет. Я бежал, опережая свою сотню.

Стрельцы, что шли наперерез пушкам, даже не пробовали выстраиваться для стрельбы. Злые бородатые мужики с огромными топорами наперевес. Бердыши выглядели устрашающе.

— Бах! — стреляю я в толпу бунтовщиков.

— Бах-бах-бах! — разряжают свои пистолеты боевые холопы князя Ромодановского.

— Вперёд, братцы! — кричит дядька Никанор и с саблей над головой устремляется вперёд, на мятежных стрельцов.

Меня же будто бы не замечают. Так что я подбегаю к первому бунтовщику и колю его шпагой в голову. Лезвие встречает небольшое сопротивление, а после клинок входит, будто в пустоту. Резко выдёргиваю шпагу и тут же колю другого противника, уже в грудь.

— Вжух! — летит прямо мне в голову бердыш.

Лезвие грозного оружия отражает луч солнца и чуть было не ослепляет. С трудом я успеваю сделать шаг назад.

— Вжух! — этот же стрелец делает новую попытку достать меня.

Он работает бердышом, словно оглоблей. И, как ни странно, выходит весьма эффективно. У меня не получается у нему подступиться.

По-моему, уже в третий раз мимо меня пролетает бердыш. И вот тут уж мощного и умелого стрельца чуть повело в сторону следом