Человек, который видел антимир - Илья Иосифович Варшавский

– И что это дает?

– На основе возникающих у меня представлений машины синтезируют новые образцы.

– И это все, что вы делаете?

– К этим растениям я пишу музыку запахов. Комбинации запахов и цветов должны составить «Симфонию жизни», над которой я работаю много лет.

– Я никогда не слышал о музыке запахов.

– Если вам интересно, я могу вас с ней познакомить, – сказал он, передвинув какой-то рычажок на своей шкатулке.

Мне показалось, что я уткнулся носом в кучу гниющих отбросов. Головокружение, боль в висках и позывы к рвоте были, по-видимому, естественной реакцией моего организма на эту дикую какофонию запахов. Гость заметил мое состояние. Запахи исчезли так же внезапно, как и появились.

– Вы еще недостаточно подготовлены к тому, чтобы нюхать серьезную музыку, – сказал он, улыбаясь.

– А чем вы занимались до того, как начали работать над своей симфонией? – возобновил я прерванный разговор.

– Участвовал в работе по созданию новых вкусовых ощущений.

Теперь я был достаточно благоразумен и не пытался приобщиться к этому новому достижению культуры далекого мира. С меня было вполне достаточно и запахов.

– Кто же в вашей Колыбели занимается более прозаическими делами? Ведь одними запахами и вкусовыми ощущениями жить не будешь. Нужны пища, транспорт, жилище, связь.

– Все это делают машины. У нас очень высокоразвитая техника.

– У вас есть думающие машины?

– Мы никогда не придавали своим машинам таких функций. Мысль навсегда останется привилегией человека. Машины осуществляют то, чего мы хотим. Любая машина была и навсегда останется усилителем того, что в нее вкладывает человек.

– Кто же у вас конструирует машины?

– Те, кто хочет. Я тоже этим занимался.

Я представил себе машину, синтезирующую растения.

– Другие люди, интересовавшиеся этим вопросом, дополнили и немного видоизменили мою мысль.

– Значит, у вас существует и коллективное творчество?

– При решении серьезных проблем только коллективное. Наша способность вступать друг с другом в мысленное общение на расстоянии позволяет людям, интересующимся одним и тем же вопросом, объединять свою фантазию. Получается нечто вроде коллективного, объединенного мозга.

– Неужели вам не знакомо соревнование?

– Что такое соревнование? – спросил он.

– Соревнование – это стремление делать что-либо лучше, чем другие. Вот вы сочиняете музыку запахов. Совершенно естественно, что вы стремитесь при этом, чтобы ваша музыка была бы лучше музыки, сочиненной другими. Когда вы этого достигаете, то испытываете чувство удовлетворения.

– Вы хотите сказать, если бы я знал, что другие пишут музыку хуже, чем я, то это доставило бы мне удовольствие?

– Конечно.

– Я был бы от этого в отчаянии и не успокоился бы до тех пор, пока другие не стали бы выполнять свою работу не хуже меня.

– Но ведь есть области человеческой деятельности, где соревнование служит основой прогресса. Представьте себе, например, что могут дать спортивные игры без стремления победить. Вся основа спорта – это соревнование.

– Вы имеете в виду физические упражнения?

– Да.

– Мы им уделяем очень много внимания, но наши физические упражнения – это очень сложные танцы с участием большого количества людей, где все зависит от слаженности участников, а не от превосходства одних над другими. В нашей работе мы придерживаемся того же принципа.

Я взглянул на своего собеседника и поразился странной перемене, происшедшей в нем. Яркий румянец на щеках исчез. Кожа висела складками. Весь он напоминал воздушный шар, из которого выпускают газ. Я подумал, что так внезапно должны увядать создаваемые им синтетические цветы.

– Что с вами? – спросил я, подойдя к нему.

– Радиоактивный фон, – ответил он, тревожно озираясь по сторонам. – В Колыбели считают, что моя структура уже достаточно стабилизирована, и уменьшили мощность сигналов. Сейчас сигналы искажаются радиоактивным фоном вашей планеты. Боюсь, что это разрушит мою структуру. Произошла ошибка в расчетах. Мы недооценили интенсивность радиации земной атмосферы. Не могу понять, в чем дело. Сто лет тому назад я сам рассчитал уровень радиации в момент моего синтеза.

– Вы не учли последствий испытаний ядерного оружия, проводившихся в течение последних лет, – сказал я. – Они значительно повысили радиоактивность атмосферы.

– Ядерного оружия? – переспросил он. – Разве в биологическом комплексе вашей планеты есть дикие звери, борьба с которыми требует применения такого опасного средства истребления?

– Нет, – сказал я, с трудом подбирая слова, – на нашей планете дикие звери почти полностью уничтожены. Во всяком случае, для человечества они никакой опасности не представляют.

– Для чего тогда вам оружие?

Я молчал, испытывая острый стыд за свою Землю.

– Я не знал, что у вас такое положение, – сказал он задумчиво. – Вам необходима помощь. Я сейчас пошлю сообщение на Колыбель. Через сто лет моя мысль дойдет до моего оригинала, и немедленно будут приняты меры.

Он взял в руки свою шкатулку и застонал.

– Что случилось? – спросил я.

– Я распадаюсь, мое сообщение не дойдет до Колыбели. Страшно подумать о том, что вас ожидает!

Он таял у меня на глазах.

– Не беспокойтесь! – крикнул я исчезающему изображению своего старшего брата. – Человеческий разум восторжествует, все будет в порядке.

– Все будет в порядке, – произнес громкий голос у меня над головой. Розовощекий человек в белом халате, очень похожий на упитанного младенца, стоял около кровати, на которой я лежал. – Все будет в порядке, – повторил он, вынимая из ушей наконечники стетоскопа, – сотрясение мозга и перелом ключицы. При таком резком торможении на мокром шоссе дело могло кончиться значительно хуже.

Солнце заходит в Дономаге

Рассказы

От автора

Математики предпочитают исследовать переменные величины при приближении их к пределу. Ими же был придуман метод доказательства ad absurdum.

У литературы совсем иные задачи, чем у науки, однако современная фантастика вправе использовать подобные методы.

Некоторые буржуазные социологи надеются, что успехи науки и техники избавят капиталистическое общество от разрушающих его противоречий. Тотальная автоматизация рассматривается ими как средство от всех бед.

Там, где нельзя поставить опыт, и писатель, и ученый прибегают к мысленному эксперименту.

Дономага – вымышленная страна, но она сохраняет все черты капиталистического государства. Некоторые из этих черт мною намеренно гипертрофированы: гротеск – это ведь тоже частное значение переменной, близкое к пределу.

Социолога интересует общество как таковое, писателя – люди в этом обществе.

Я написал рассказы о людях Дономаги, конфликте между человеком и наукой в той социальной системе, где наука неизбежно начинает служить целям порабощения.

У каждого жанра – свои возможности.

Новелла не может дать того, что дает роман. Зато она кажется мне эмоционально более насыщенной. Может быть, эти соображения послужат оправданием автору, предлагающему вниманию читателя вместо большого полотна разрозненные фрагменты.

Итак, Дономага – вымышленная страна, я