Резюме сортировщика песчинок - Любовь Александровна Афоничева

Гекла провожает нас взглядом. А я стараюсь не поворачиваться к ней спиной. Хотя и знаю, что не бросится. Не сейчас.

Она и мордой-то ни разу в мою сторону не повела, пока Ежи_Вель объясняла, почему мне неплохо бы завтра положить голову под меч.

И все же я обхожу серебристую мехимеру по дуге. Правая рука ноет сильнее, чем обычно, а во рту железный привкус крови из прикушенной щеки. И невысказанных слов.

Какое же я все-таки трусло…

Уже застегивая последнюю пуговицу пальто, я не выдерживаю:

– Что, даже не спросите, буду ли я паинькой?

– Зачем? Вы гордый, скажете, что нет, а потом за это импульсивное «нет» руками и ногами уцепитесь…

– А если я хочу поторговаться?

– И что вы мне предложите? Себя в рабство? С вашим бэкграундом это было бы даже забавно. Только я не ценитель подобных развлечений. Идите, идите, Эф_Имер. Проведите эту ночь… как хотите.

Оказавшись на улице, я сначала с трудом верю, что выбрался.

А потом с таким же трудом заставляю себя осознать, что не выбрался. Пока – нет.

Или совсем нет?

Желтовато-сиреневое небо висит так низко, что, кажется, жители верхних этажей башен Доминанты могли бы при желании отщипнуть от него кусочек. Прямые линии, холодная белая подсветка и безлюдье вызывают безотчетную тревогу. Хотя, провались я сейчас на какую-нибудь фантастическую изнанку Мантикорьевска, наверное, испытал бы скорее облегчение, чем страх.

По бедру ритмично постукивает сумка с кубиком.

Агния ждет моего ответа.

Но что я могу ей написать? Нет, не так: что имеет смысл написать? Правду? Но какую из?

Бессмысленную, учитывая обстоятельства, – про то, что хотел бы посмотреть с ней вместе рассвет над цветущими яблонями, даже если будет холодно, сыро, зевотно и не очень впечатляюще?

Ненужную и недостаточную – про то, что я не умею извиняться словами и, скорее всего, уже не научусь. Но если бы умел, то сейчас был бы самый подходящий случай?

Или сомнительную правду Черствой Ватрушки – что в целом все обязательно будет хорошо, но кому-то для этого должно быть плохо?

Безопасную, но и безвкусную правду – что хотел бы прийти к ним, но вряд ли буду чувствовать себя уместным?

Или опасную? От которой ладони сворачиваются в кулаки в карманах, а темнота – в тугой ядовитый клубок где-то между горлом и желудком.

Я несколько раз останавливаюсь в световом пятне, достаю кубик и начинаю писать Венц. Но так ничего и не отправляю.

Если бы фонари умели фыркать, то хоть один бы точно презрительно фыркнул мне вслед.

Наконец тыкающая в небо множеством блестящих пальцев Доминанта остается позади. В Синем квартале дышится полегче. Я старательно перешагиваю долговязые тени редких прохожих и выискиваю взглядом орфейни, которых в этой части города всегда было особенно много.

Вот, например, увитая резными коричневыми лозами «Нора». А не забиться ли мне в нее? Сидеть и цедить что-нибудь терпкое, пока не кончатся респы на счету. И если кто-то из охотниц: тетка ли в пиджаке или серебристая промхитиновая бестия – найдут меня здесь… пусть потрудятся, вытаскивая за хвост.

Хмыкаю, представив картинку. И прохожу мимо. Потому что все это глупости. Мысли, которые думаются только для того, чтобы не думать. Я же знаю – к полуночи «Нора», как и большинство орфеен, закроется. И хвоста у меня давно нет. И в любом случае это был самый глупый план из всех возможных.

Так что дальше, дальше.

Я неплохо путаю следы, сбиваю себя с толку и притворяюсь потеряшкой. Чтобы совершенно случайно и никак иначе выйти в конце концов на улицу Городских птиц.

Восьмой дом я тоже специально не ищу. Просто смотрю на таблички: красивый ли шрифт, все ли сделаны в едином стиле, не стерлись ли цифры… И вот эта, похожая на вставшую на дыбы бесконечность, точно не стерлась.

Можно ничего не писать Агнии. Просто тюкнуть пальцем в кнопку с ласточкой и… все равно оказаться перед тем же самым выбором: рассказать или промолчать.

Промолчать? И трогать в последний раз волосы Венц, так, чтобы она не особенно замечала. Открывать рот только в тех случаях, когда кивком или другим жестом не отделаешься – потому что Ю-Ю знает, как звучит мое вранье. Улыбаться, если кто-то станет шутить… хотя это вряд ли. Уйти до того, как они проснутся, – ведь не станут же они трепаться до утра? А смотреть вместе с ними сообщение, которое придет от Рура, – это даже для меня слишком…

Или рассказать? И трепать свою рыжую макушку, подбирая слова. Убедить, если сразу не поверят… Хотя, скорее всего, поверят. Ждать, пока схлынут их первые эмоции. Стоять, с руками в карманах и сдыхающей между губ кривой усмешечкой. Вместе составить план действий, может и не гениальный, но хоть какой-то. И для начала – уговорить их сделать вид, что все идет как задумала Черствая Ватрушка: отвернуться от меня, потому что я Стрелок. Но на самом деле… не знаю… поговорить с Ро, когда он вернется? Сумеет ли он придумать, как обезвредить Геклу? Если у нее есть структурная уязвимость – это вполне реально. Однако, если структурной уязвимости нет… Это может стать лучшим, но может стать и худшим выбором в моей жизни.

А может, выбрать третий вариант? Повернуться спиной к этому фасаду, который во все светящиеся глаза пялится туда, где между горлом и желудком у меня свернулась тьма. И уйти. Завалиться в «Скорлупку», заказать облепиховый морс, вливать его в себя до рассвета… или пока не засну.

Надо уже решиться на что-нибудь наконец…

В этой части истории рушатся все планы. Впрочем, некоторым туда и дорога

Утро не наступает долго.

Это оно нарочно, я уверен. Чтобы я успел оставить семнадцать отпечатков своего носа на оконном стекле, догрызть до мяса ноготь на указательном пальце, убедиться, что этот способ заесть тревогу мне не подходит, написать четыре сообщения родителям и все их стереть, выбрать и надеть брюки и шелухай, в которых буду больше всего похож на Стрелка, восемь раз приклеить черные капли наушников и восемь же раз их отклеить, потому что у музыки нет ни единого шанса пробиться сквозь вату в моей голове.

Утро не наступает очень, очень долго.

Но в какой-то момент становится ясно, что вот оно. Пока я занимался всяческой ерундой, утро как-то незаметно наполняло комнату светло-серым киселем. И