Митридатовы войны - Леонид Анатольевич Наумов

Леонид Наумов

Митридатовы войны

© Наумов Л.А., 2024

© ООО «Издательство «Вече», 2024

* * *

Предисловие

Начать свое исследование я хочу с одного, может быть, на первый взгляд, неожиданного сюжета. В книге одного из первых западных биографов Сталина Исаака Дон Левина есть такой эпизод:

«Однажды весной 1939 года я случайно встретил в Нью-Йорке Бертрана Рассела, который прогуливался по 64-й улице. Английский философ был одним из первых западных ученых-историков, посетивших в 1920 году Советскую Россию, и в своем докладе “Практика и теория большевизма” уже тогда предсказал возможность советских экспансионистских устремлений в Азии и возрождение традиций Чингисхана и Тимура.

Обменявшись взглядами относительно большой чистки и показательных процессов с их фантастическими признаниями обвиняемых и о крайне искаженных представлениях Сталина о современной и хорошо известной истории, я спросил Рассела:

– Известен ли вам в истории человечества другой такой феномен, как Сталин?

– Да, – ответил он, – в данный момент мне на память пришла одна историческая параллель. Этот человек был из числа парфянских прародителей Сталина. Я имею в виду Митридата Великого. Ведь родина Сталина – Грузия – входила в состав Древней Парфии.

…Возвратившись домой я решил посмотреть в энциклопедии о Митридате, бывшем единственным правителем, который на протяжении восемнадцати лет сдерживал натиск Римской империи в Малой Азии. И вот что я записал:

“Историки древности окружали личность Митридата ореолом романтики. Его мужество… его способность есть и пить… его проницательный ум… возносились почти до небес. Получив поверхностное греческое образование, он совмещал в себе одновременно коварство, суеверие и упрямство представителя Востока… Он раздавал награды выдающимся поэтам и лучшим едокам… Он никому не верил. Он убил свою мать, сыновей, сестру, на которой был женат. Пытаясь не допустить захвата врагами своего гарема, он умертвил всех наложниц, а его самые верные сторонники никогда не чувствовали себя в безопасности”».

Конечно, Бертран Рассел говорил о Митридате VI Евпаторе, царе Понта. Правитель государства на севере Малой Азии в конце II – нач. I вв. до н. э. присоединил к своей державе Северное Причерноморье, Западную Грузию и западное побережье Черного моря. Возникла огромная Всепонтийская держава, для которой Черное море стало практически внутренним озером. Митридат провел с Римом три войны, которые на поколение остановили движение легионов на Восток. Все, что сказано («восемнадцать лет войн с Римом», «ореол романтики», «ум и коварство», «убийство близких» и т. п.), относится именно к нему. Да и Колхида входила в состав Понтийского царства, а не Парфии. Почему английский философ считал Митридата «парфянином», сказать трудно. Может быть, это показатель его эрудиции, может быть, что-то напутал Дон Левин, а может быть, – переводчики. Интересно другое – два либеральных интеллигента накануне Великой войны сошлись в том, что Митридат – «прародитель» Сталина. Кажется, что это одно из самых ярких проявлений, с одной стороны, огромного интереса к личности великого царя – в ней ищут начало многих трагедий XX века, а с другой стороны – штампов и стереотипов, которые доминируют в сознании многих античных (да и современных) историков, описывающих этого человека.

Современная историография эпохи Митридата огромна, и в данный момент нет возможности делать ее подробный анализ. Советская историческая наука некоторое время пыталась применить для интерпретации этих событий классовый подход. Общая парадигма исследований, с одной стороны, строилась на описании борьбы народов против агрессивной политики Рима. С другой стороны, деятельность Митридата помещалась в контекст социальных конфликтов, которыми так богаты II–I вв. до н. э.[1] Историкам неизбежно приходилось описывать противоречивую ситуацию, при которой «глава рабовладельческого государства» выступает в роли организатора социального протеста. Бывает, что оба тезиса соединяются даже в одном абзаце. Так Е.А. Разин пишет, что «Митридат VI выступал против Рима под лозунгом освобождения угнетенных римлянами народов. Он, как и его союзник Тигран II, вел войны с целью ограбления и порабощения населения переднеазиатских стран, прикрываясь лозунгами освобождения их от римского ига», и тут же вынужден признать, что «Митридат объявил об освобождении греков от римского ига. Освобожденными рабами он усилил свое войско, но освобождение рабов в завоеванных областях напугало рабовладельцев, которые перешли на сторону Рима и в дальнейшей борьбе способствовали победе римлян над армией Митридата»[2] (выделено мной. – Л.Н.). Остается только догадываться, почему Митридат не понимал этой опасности. Вместе с тем вывод о том, что социально-экономическая верхушка в странах Восточного Средиземноморья («рабовладельческие классы») склонялись к «сознательной капитуляции перед Римом как наиболее надежной гарантии сохранения рабовладельческой общественной системы», кажется, не стоит забывать.

В 50-е годы ХХ века, после того как в советской исторической науке прошла т. н. дискуссия об эллинизме, утвердилась доминирующая и сейчас концепция понимания эллинизма «как конкретно-исторического феномена, сущность которого состоит в основном во взаимодействии греко-македонских и местных (преимущественно восточных) начал во всех областях общественной жизни государств, возникших на территориях Балканского полуострова, Переднего и Среднего Востока» после походов Александра Македонского[3]. Теория К.К. Зельина позволила в 70—80-е гг. ХХ века отечественным историкам постепенно уходить от однозначных социологических интерпретаций деятельности Митридата.

Наиболее полно новые подходы были развернуты в докладе замечательного историка и археолога Дмитрия Борисовича Шелова, которого называли отцом отечественного митридатоведения[4]. С его точки зрения «создание державы Митридата явилось закономерным завершающим этапом подготавливавшегося издавана объединения всех припонтийских земель в рамках одного политико-экономического целого»[5]. Подчеркивая, что сила царства Митридата основана на поддержке как варварских племен, так и античных городов[6], Шелов в первую очередь говорит о «эллинской основе» царства. «Было бы ошибкой полагать, – пишет он, – что именно варварские племена были определяющим элементом для жизнеспособности державы Митридата. Основную цементирующую силу этого государства составляли, очевидно, торговые припонтийские города»[7].

Основные постулаты этой концепции на десятилетия определили развитие отечественного митридатоведения и сейчас сохраняют свою актуальность. Споры вызывала и вызывает роль городов Северного Причерноморья в державе Митридата. Кажется, что в работах Шелова заинтересованность их в единстве Понтийского царства несколько преувеличена. Кроме того, ряд исследователей пытались более подробно обозначить роль «варварских начал» в державе Митридата. Так П.О. Карышковский обращал внимание на то, что царь (по крайней мере, на Боспоре) титуловался «царем царей», и высказывал мысль, что со временем социальная база его борьбы с Римом менялась: «Ведь Митридат начинает с того, что он ведет борьбу против варваров. А кто был его последней опорой в борьбе с Римом?.. Это силы именно варварского мира»[8].

В этой связи следует учитывать, что в начале XX в. сложилась еще одна исследовательская парадигма. Знаменитый российский историк Михаил Иванович Ростовцев предложил рассматривать события, происходившие в Причерноморье, через призму взаимодействия и конфликта «иранских и эллинских начал». Постепенно все больше советских и российских исследователей прямо или косвенно опирались на парадигму Ростовцева, что совершенно естественно: собранный богатый археологический и нумизматический материал намного продуктивнее интерпретировать, опираясь на дуализм эллинских и варварских культур, чем искать «классовые корни», а концепция К.К. Зельина не противоречила этому. Кажется, что на известном III симпозиуме 1982 года этот подход фактически уже доминировал. И в настоящее время фактически в рамках именно этой концепции работает один из ведущих специалистов по этой эпохе Сергея Юрьевича Сапрыкин. С его точки зрения дуализм «филэллинизма» и «иранства» (часто он называет его «митридатовскими традциями») – основная «интрига» истории Понта: «в ходе войн с Римом рельефно проявились открытое филэллинство и исконное проиранство царя как две главные линии в антиримской борьбе. Вокруг них строилась и его внутренняя политика»[9]. Причина неудачи Митридата, по мнению исследователя, в том, что «греки