Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов

было прекрасно. Но очень скоро Берта фон Зуттнер обнаружила, что на общественную деятельность нужны деньги. Очень много денег. В те сентябрьские дни она готовилась к проведению намеченного на 9 ноября в Риме Всемирного конгресса мира и одновременно занималась созданием Австрийского общества мира. И то и другое требовало огромных средств, которых у Берты не было, и ей поневоле надо было искать спонсоров.

Значительную помощь в этом ей оказала поддержка многих всемирно известных писателей и ученых, и в том числе, а может, даже и в первую очередь, датированное октябрем 1891 года письмо великого русского писателя Льва Толстого, которое она затем прилагала ко многим своим письмам с просьбами о спонсировании различных антивоенных форумов.

Тогда же, в октябре 1891 года, Берта отправила Альфреду Нобелю почтовую открытку со следующим текстом: «Теперь или никогда докажите, что я могу называть Вас своим другом. Сможете ли Вы оказать мне дружескую моральную и надежную поддержку в самом трудном и дорогом деле всей моей жизни. Берта Зуттнер».

Как видим, о деньгах в послании не было сказано ни слова, но умному человеку – а Альфред Нобель, вне сомнения, был таковым, – все должно было быть понятно без слов. Он все понял и выслал Берте чек на 80 фунтов стерлингов – очень солидную по тем временам сумму. В письме, в котором сообщалось об этом, он вновь говорит, что не верит в предлагаемую Бертой программу достижения всеобщего мира. «Одно желание мира еще не обеспечит мир. Об этом можно говорить прекрасные речи на больших приемах, – вполне резонно пишет Нобель. – Вместо этого следовало бы обратиться к правительствам доброй воли с разумным проектом. Требовать разоружения – значит выставить себя на посмешище без всякой пользы, а требовать учреждения Арбитражного суда – значит натолкнуться на тысячу предрассудков…»

Поэтому он предлагает действовать поэтапно, начав с предложения правительствам взять на себя обязательство воздержаться от военных действий на пару лет, а то и всего на год. Это не обременительно, и есть вероятность, что такая договоренность будет достигнута. «А пройдет год, и все государства постараются еще на год продлить соглашение о мире. Так, без особого шума и наверняка можно будет подойти к более долгому мирному периоду…»

Но, начав оппонировать Берте фон Зуттнер, Альфред невольно позиционировал себя как ее соратника. 4 ноября он получил от нее письмо, что Австрийское общество мира создано, и Берта избрана его президентом, так что 6 ноября она с мужем выезжает на конгресс в Рим. Дальше, разумеется, следуют слова о том, что она восхищена идеями Нобеля и при первой же возможности «представит ее, кому следует». Но… «потребуются расходы на рекламу, переписку, поездки и т. д. и т. п. Потребуются время и расходы для тех, кто занимается организацией дела…».

А вот и самое главное в письме: «Само собой разумеется, что я употреблю самым тщательным образом ту сумму, которую Вы мне предоставили, на дело, согласно Вашему желанию, но мне хотелось бы, чтобы Ваше расположение ко мне и Ваше доверие избавили бы меня от мелочного отчета о суммах, потраченных на книги. Я не знаю, хотите ли Вы этого или нет, чтобы я внесла Ваше имя в список членов комитета и спонсоров. Сообщите, пожалуйста, об этом, если Вы согласны…».

Дальше идет список знаменитых писателей, общественных деятелей, философов, историков и прочих, с тем чтобы дать понять Нобелю, что, согласившись на спонсорство, он окажется в достойной компании.

26 ноября в новом письме Альфреду Берта сообщает, что Римский конгресс прошел с огромным успехом, с гордостью говорит, что у нее хватило мужества говорить перед переполненным Капитолием, а затем в шутливом тоне снова переходит к главному: «А теперь, дорогой месье Нобель, я категорически требую ответить мне на вопрос, который я задала Вам в моем последнем письме: речь идет о щедрой сумме, которую Вы выделил на дело Мира. Согласны ли Вы, чтобы большая часть суммы ушла на оплату моей поездки и тем самым послужила бы выполнению моей миссии, или Вы хотите, чтобы я внесла эти 2000 франков от Вашего имени в кассу общества – возможен любой вариант, единственное, что мне нужно, – Ваши четкие указания. И в том, и в другом случае моя искренняя благодарность Вам, хотя второй вариант мне доставит много хлопот…»

Нобель ответил из Сан-Ремо только 27 декабря, и его ответ был ожидаемым: «С деньгами, полученными от меня, поступайте так, как считаете нужным».

Так Берта фон Зуттнер стала второй после Софи Гесс женщиной, которая пользовалась его финансовой поддержкой, и год от года он посылал ей все более крупные суммы. Разумеется, читатель может возмутиться: как можно сравнивать меркантильную, недалекую, бездуховную Софи с умной, тонкой, одухотворенной Бертой? Как можно сравнивать расходы на дорогие тряпки, вина и прочую сладкую жизнь со спонсированием продвижения великой идеи приведения человечества ко всеобщему миру?! Особенно если учесть, что Берта фон Зуттнер старалась отчитываться Нобелю, на что тратит его деньги, то есть, в отличие от Софи, отнюдь не была лгуньей и мошенницей.

И все же, если задуматься, истина состоит в том, что обеим женщинам, пусть и на совершенно несопоставимые цели, требовалось от Альфреда одно и то же – деньги. Обе им откровенно манипулировали, и он почти осознанно поддавался манипуляциям. И если первой он платил за возможность иметь с ней физическую близость, то второй – за удовольствие подлинно интеллектуального общения, хотя носили ли его чувства к этой женщине исключительно братский характер, как он заверял ее в письмах, остается загадкой, которая осталась нераскрытой и, судя по всему, не раскроется никогда.

* * *

Под Новый год к Альфреду на новую виллу в Сан-Ремо снова прибыли дети Роберта. Встретив их на станции в роскошном, запряженном орловскими рысаками экипаже, он не скрывал своей радости от встречи с племянниками. В письме брату он благодарил его за то, что он отпустил к нему детей, писал, что чувствует к племянникам подлинно родственную любовь, что ему очень симпатичен полный планов 24-летний Людвиг, закончивший обучение на химика, а вот болезненность Ингеборг вызывает у него озабоченность. Он даже свозил ее в Париж к знаменитому профессору Шарко, но тот не нашел у девушки никаких признаков истерии.

Молодые люди тоже не преминули заметить искреннюю радость дяди по поводу их приезда. «Знаешь, мне кажется, дядюшке нравится видеть вокруг себя молодежь, которая предается таким милым детским забавам, что создает атмосферу праздника», – писал Людвиг в январе 1892 года маме Паулине. А Альфред, глядя на Людвига, возможно, думал о том, что, сложись судьба по-другому, и этот симпатичный молодой человек мог быть сыном его, а не Роберта.

Судя по всему, дядю и племянника сближали и профессиональные