Воспоминания. Книга вторая - Надежда Яковлевна Мандельштам

голодом и лестницей балаханы. Второй «Пролог» сочинялся в тот краткий момент, когда жизнь успела улыбнуться, и Ахматова, вспоминая прошлое, подсчитывала, чего она лишилась и недобрала за свой век, потому что жестокая эпоха повернула реку в другое русло. Лейтмотив нового «Пролога» — «сколько я друзей своих ни разу в жизни не встречала». Подведение итогов и предъявление счета эпохе само по себе вполне оправданно, но оно подано в оболочке туманных разговоров и страстей душ, которые не встретились на этой земле. В печать попал один коротенький диалог «Он — Она», и к нему Ахматова пристегнула несколько отдельно существовавших стихотворений: «Третий голос», «Слышно издалека...» и «Песенка слепого». Названия даны по случаю присоединения к «трагедии».

Впервые тема «невстречи» появилась в стихах, связанных со случайной встречей и круто оборванной дружбой с иноземцем. В «Чинкве», пяти стихотворениях о встрече, написанных почти сразу после разлуки, острое чувство торжества и катастрофы: Ахматовой привелось встретиться с одним из тех, с кем ей было не суждено увидеться. Это была запретная радость и «нашей встречи горчайший день». Иноземец, говорят, советовался, не повредит ли он своим визитом Ахматовой. Решили, что вреда не будет, — ведь она не инженер. Никаких технических тайн выдать не может (они не знали, что у нас тайна все — даже как мы дышим). Как будто встреча с иностранцем была одним из козырных доводов в пользу постановления. Отдаленным следствием явился и новый арест, и лагерный срок сына. Ахматова имела право сказать: «Но мы с ним такое заслужим, что смутится двадцатый век...» В Москве через несколько лет Ахматова отказалась от новой встречи, предложенной через Пастернака, и в стихах появилась тема «несостоявшейся встречи», «невстречи»: «Мне с тобой на свете встречи нет» и «...таинственной невстречи пустынны торжества, несказанные речи, безмолвные слова». Под конец жизни встреча все же состоялась, но слишком поздно — за несколько месяцев до смерти с усталой женщиной в чужой стране.

Причина «невстречи» была осязательно реальна: искусственная преграда, воздвигнутая между двумя мирами, глухая стена, непроходимый ров... Люди, которые имели что сказать друг другу, оказались абсолютно разъединенными в пространстве. Слова действительно не воплотились. Во втором «Прологе» причина «невстречи» — время: души потенциальных возлюбленных разобщены во времени, не могут сойтись и найти друг друга. Это не горестные поиски возлюбленной, основанные на вере в бессмертие и на невозможности представить себе будущую жизнь, как у Жуковского: «...и надеждой обольщенный, их блаженства пролетая, кличет там он: Изолина! И спокойно раздается: Изолина! Изолина! Там, в блаженствах безответных...» Это дивные строчки и чувство, глубоко коренящееся в человеческой душе. У Ахматовой же романтизованная, но вполне земная страсть «гостя из будущего», который не смог пасть перед ней на колени. В напечатанном отрывке «он» и «она» вроде как на земле не встретились: «он» пришел в ее сон, а «она» за порогом жизни томит его страстью, спастись от которой можно, только убив ее. Было еще несколько отрывков, в которых «он» успел в какой-то прошлой жизни поднести ей чашу с ядом, и за это они осуждены порознь приходить на землю, не встречаясь, но томясь и тоскуя друг по другу. Все вместе с чашей и обещанием: «Я убью тебя моею песней, кровь твою на землю не пролив» — романтическая канитель с подозрительной вечностью в виде круговоротов и бесцельных возвращений на эту землю для страстей и тоски.

Сила Ахматовой в точности деталей и скупости слов. Строчки у нее часто звучат как жестко отточенные формулы. Такова из последних вещей «Родная земля». В «Полночных стихах» и во втором «Прологе» эти свойства изменили Ахматовой, и задание, с моей точки зрения, было ложным: нам ли — прожившим такую страшную жизнь — тешить себя «невстречей» во времени, тосковать по любовникам, с которыми мы не жили, искать возлюбленных среди потомков и предков, когда на наших глазах уничтожили наших современников? «Невстреча» в пространстве настолько ощутимее «невстречи» во времени и выдуманных трагедий, причиной которых является «бег времени», что я с горечью слушала эти стихи и напоминала Ахматовой, как она в зрелые годы скептически относилась к поздним страстям и смеялась над женщинами, не умевшими вовремя поставить точку. Мне жалко только «желтой звезды» из напечатанного отрывка — она могла развиться в биографически обоснованную тему, а не быть украшением героини, внушающей страсть не читателю, найденному в потомстве, а влюбленному, томящемуся по женщине, некогда гостившей на этой земле. Мандельштам резко отрицательно относился ко всякой выдумке и фантазии и считал их болезнью и гибелью поэзии. Я и в этом следую за ним.

Мне думается, что кое-какая реальная почва все же у Ахматовой имелась — в старости мы внезапно очутились не среди детей, но внуков. «Друзья последнего призыва» пришли слишком поздно, а не в годы ужаса, когда мы, отверженные с желтой повязкой, так нуждались в «дружеском рукопожатии в минуту опасности»... Ахматовой казалось, что произошла нелепая неувязка и новые друзья просто опоздали родиться. Ахматова думала, что, родись они на полстолетия раньше, мы не испытали бы того одиночества и непонимания, в котором прожили жизнь. К теории «опоздания» я относилась скептически, и это вызывало бурные споры. По-моему, если бы люди, окружавшие Ахматову в старости, были взрослыми в двадцатые, тридцатые и сороковые годы, им бы в голову не пришло навестить опальных поэтов. В лучшем случае они отсиживались бы на скромных инженерских службах, но больше шансов, что они выступали бы с докладами об искоренении порочных тенденций в советской литературе. Они могли погибнуть в лагере или сгнить в канцеляриях великодержавных учреждений Союза писателей или издательств. В наших поколениях мы знали людей покрепче «друзей последнего призыва», но эпоха заглушила в них мысли, и одни скурвились, а другие отправились этапом на Колыму. Лучше ли наши молодые современники, чем те — наши ровесники? Когда-то Ахматова сказала: «За меня не будете в ответе — можете, друзья, спокойно спать. Сила — право, только ваши дети за меня вас будут проклинать». Дети были заодно с отцами, они и не подумали укорять их в чем-либо. Время изменилось, и внуки вроде как недовольны папашами и дедушками. Самым главным я считаю, что эпоха стала мягче и не уничтожает поголовно всех «рано проснувшихся». Внуки же принадлежат к «непуганым», и я им не очень-то верю. Кто их знает, как они поведут себя в настоящих испытаниях.

Более существенным я считаю, что сейчас не так-то легко стало вербовать «человека с ружьем». Я убедилась в этом почти случайно. На