Королева моды: Нерассказанная история Марии-Антуанетты - Сильви Ле Бра-Шово

была «очень плохо одета и ее фигура выглядела непропорциональной» [37]. Следует помнить, что слово «фигура» в то время означало не только талию, но и весь торс, включая плечи и грудь. Специальные портные занимались созданием корсажей и корсетов[7]. Отказывалась ли дофина носить неподходящие наряды, которые ей навязывала по меньшей мере некомпетентная (а в худшем случае – злонамеренная) дама гардероба, заручившись поддержкой упрямой и глупой придворной дамы? На протяжении трех месяцев императрица перебирала все возможные гипотезы. Неужели ее миниатюрная дочь, такая очаровательная в платьях из собственного приданого, так скоро растолстела? Оказывали ли тетушки настолько пагубное влияние? Или занятия верховой ездой портили фигуру юной дофины? Могла ли эта Виллар не просто присвоить себе приданое, но и действительно пренебрегать своими обязанностями? Императрица понимала, что нужно вмешиваться, поскольку она знала, что, справедливо возмущенная, Мария-Антуанетта ни за что не уступит. Вопрос был серьезным: положение и без того было сложным, так как молодые супруги до сих пор не консумировали брак, а теперь дофина рисковала еще больше отдалиться от своего необъяснимо холодного супруга. Время поджимало, особенно в свете приближавшейся угрозы в лице Марии-Жозефины Савойской, о ее союзе с графом Прованским в то время велись переговоры.

В результате размышлений 1 ноября «всевидящее око» Вены взяло перо и написало своей дочери длинное письмо с двойным смыслом. С бесконечной осторожностью, чтобы не оттолкнуть упрямую девочку, императрица затронула деликатную тему материнским тоном, сочетая нежность, твердость и советы, при этом добавив легкие упреки для порядка, – настоящий урок дипломатии. Сначала она сосредоточилась на тетушках: «Прошу вас как друг и как ваша нежная мать, говорящая по опыту, не предавайтесь небрежности ни в отношении вашей внешности, ни в отношении мыслей […] В этом вопросе не следуйте ни примеру, ни советам вашей семьи. Именно вы должны задавать тон в Версале».

Затем, немного отвлекая внимание, она снова вернулась к главной теме: «Виндиш-Грец, которая вчера благополучно вернулась сюда, хотя и сильно устала, подтвердила, что вы очаровательны и привлекательны, когда хотите быть таковой […], но, не имея возможности не ответить на мои вопросы правдиво, она призналась, что вы совсем не следите за собой, даже в отношении чистоты зубов. А ведь это очень важно, как и фигура, которая, как она сочла, испортилась».

Наконец, она перешла к решающему удару, сместив его на даму гардероба и одновременно тонко намекая на пропавшую одежду: «Она также добавила, что вы плохо одеты и что осмелилась сказать об этом вашим дамам. Вы мне писали, что иногда носите наряды из вашего приданого: какие именно у вас остались?» Подтекст: я поняла, что если бы они у вас действительно были, то дело не дошло бы до такого. В завершение она предложила самой разобраться с проблемой: «Я подумала, если вы пришлете мне точные мерки, сделать для вас здесь корсажи или корсеты. Говорят, что парижские слишком жесткие; я отправлю их вам» [38].

Иными словами, императрица полностью поддержала свою дочь в ее отказе носить старомодные корсеты (а ее заставляли). Можно предположить, что Мария-Антуанетта, уловив суть послания, передала его в нужной форме или позволила ему «просочиться». Хотя нам неизвестны последующие события, их очень легко вообразить. Как послушной дочери ей оставалось только наивно попросить Мадам Этикет, чтобы та сняла «точные мерки» и поскорее отправила дорогой маме. Это, без сомнения, произвело эффект разорвавшейся бомбы, а отголоски этого взрыва неминуемо дошли до слуха Людовика XV через его дочерей.

Каким образом это было передано, неизвестно, но королю пришлось прекратить эту небольшую внутреннюю войну, в которую так ловко вмешалась императрица. Так или иначе, всем участникам пришлось проглотить свою гордость, а мятежная дофина в результате стала постепенно уделять больше внимания своей внешности и нарядам по мере того, как ей предоставляли дополнительные средства на гардероб. Облегченно вздохнув, Мерси-Аржанто с удовольствием сообщил Марии Терезии в феврале, что благодаря регулярному ношению правильно подобранных корсажей фигура Ее Высочества теперь приведена в идеальный порядок. Инцидент был исчерпан, и именно благодаря вмешательству матери Мария-Антуанетта одержала вторую победу, ведь в последующие месяцы ее супруг наконец стал по отношеню к ней «галантным и предупредительным» [39].

Чтобы убедиться, что ситуация полностью под контролем, в январе 1771 года императрица отправила в Версаль врача Ингенхауза, который ранее прививал ее семью от оспы. Возмущенное таким вмешательством Австрии во французские дела, окружение дофины старалось тайно воспрепятствовать его визиту, но врач, проявив, вероятно, недюжинную дипломатичность, сумел выполнить свою деликатную миссию. Он полностью успокоил Марию Терезию относительно здоровья и внешности ее дочери; о корсетах и чистоте больше не говорили. Тем не менее кажется, что это дело стало отправной точкой легенды о «горбатой» Марии-Антуанетте, которая долгое время вызывала вопросы у историков. Все указывает на то, что эта история была выдумана и поддерживалась на основе более старых слухов.

«Кривое плечо»

В 1802 году был опубликован труд Жана-Жозефа-Алексиса Русселя под названием «Дворец Тюильри, или Рассказ о том, что произошло с момента его строительства до 18 брюмера VIII года». В его первой части, изданной в Париже у печатника и книготорговца Леружа, рассказывается необычная история. Автор утверждает, что посетил Тюильри вместе с герцогом Бедфордом на следующий день после захвата дворца в августе 1792 года. Британский герцог надеялся найти там доказательства, что у Марии-Антуанетты одно плечо было выше другого. Попав в гардеробные покои, он якобы обнаружил корсет, одна сторона которого была подбита несколькими слоями ткани. Полагая, что сможет выиграть пари, если доставит этот корсет в Англию, герцог намеревался приобрести его на предстоящих торгах. Руссель не добавляет больше подробностей, отмечая лишь, что удивился упоминанию продажи, которая на тот момент еще даже не планировалась.

На публикацию книги журнал The Monthly Review, Or, Literary Journal отозвался следующей рецензией: «Он допускает самые нелепые ошибки»; «Покойный герцог Бедфорд представлен взбалмошным и ребячливым … герцог никогда не был в Париже во время Революции».

Эпизод с корсетами дофины прекрасно иллюстрирует, какое огромное значение внешний вид имел в жизни будущей королевы. Он отражает ее неприязнь к традиционным жестким корсетам и ее общее отторжение всяких ограничений в одежде, которые последовали за этим. Этот эпизод также объясняет яростное недовольство Марии-Антуанетты соблазнительной мадам Дюбарри, которая пользовалась полной свободой в выборе нарядов, о чем свидетельствуют следующие строки: «Она придумывает украшения и невероятные костюмы, изобретает и создает прически. Она проводит за этим занятием целые дни» [40]. «Ее туалеты были вне моды, с претензией на управление ею или даже ее опережение» [41].

В юности прекрасная графиня была работницей месье Лабиля, продавца и изготовителя модных товаров, державшего бутик под вывеской «Все для туалета» неподалеку от площади Виктуар в Париже, а затем под названием «Милые черты» на улице Сент-Оноре. Эти модные заведения, нанимавшие молодых красивых женщин, были тогда рассадником прелестниц, стремившихся найти себе «покровителей». Так, быстро замеченная очаровательная Жанна Бекю начала свою карьеру. Зная толк в моде, она сохранила страсть к нарядам последнего писка, что подтверждается сохранившимися финансовыми отчетами. Помимо астрономических сумм (слишком утомительных, чтобы их перечислять), они позволяют оценить содержание ее гардероба [42]. Следует признать, что фаворитка одевалась в стиле, предвосхитившем тот, который позднее станет визитной карточкой королевы Марии-Антуанетты. И неудивительно: графиня обращалась к самым авангардным и роскошным поставщикам Парижа, среди которых выделялась лавка Le Grand Mogol и ее восходящая звезда Мари-Жанна Бертен. Тафта, гургуран, шелковый атлас – белый, нежно-розовый, сиреневый, лавандовый, небесно-голубой, а также серебристые ламе, украшенные цветами, составляли основу гардероба графини. Они не могли не вызывать зависть у дофины. Представьте себе, какое впечатление на нее производила фаворитка, щеголявшая по Версалю в церемониальном платье из белого атласа «с узорами из роз, лент, пайеток и золотых кистей» или же в изысканном платье «из белого гургурана, отделанное пайетками и украшенное зелеными и розовыми шелковыми кисточками»!

При дворе лишь тетушки сумели разглядеть давление, которое оказывали на дофину в отношении ее одежды, как это унижало ее и подавляло юную женственность. Вполне