Что тебе я сделала? - Диана Ставрогина

алкоголем мозг до сих пор вял и не торопится здраво оценивать ситуацию. Все, на что он способен: заторможенно отслеживать, как взгляд Марка мечется по моему лицу и декольте: от глаз к губам, затем к шее и груди. Один и тот же цикл повторяется нова и снова.

Кожа под горячей мужской ладонью пылает столь сильно, что жар разливается по всему телу. То тут, то там загораются новые костры, обдавая языками пламени мое нутро. Я плыву по огненному течению и вдыхаю отравляющий сознание газ — знакомый до финальной ноты мужской парфюм.

Стук сердца становится чаще. Марк едва заметно накреняется вперед, словно в конце концов решается подчиниться силе тяготения. У меня сбивается дыхание.

Укрывающую нас тишину вдруг нарушает резкий громкий стук. Я вздрагиваю и отшатываюсь от Марка как от пропасти, в которую едва не рухнула. Мутная вода в голове мгновенно проясняется, превращаясь в живительный родник здравого смысла. Я трезвею за секунду и сразу пытаюсь отступить к двери в номер.

Марк хватает меня за руку.

— Отпусти!

— Я… — начинает он и вдруг замолкает, остановив взгляд на моем предплечье.

Ничего не понимая, я прослеживаю траекторию его взгляда, совсем позабыв о том, что было умело спрятано за сеткой перчаток.

— Это что? — Марк озадаченно хмурится.

— Ничего. — Я предпринимаю попытку выдернуть свою ладонь из его хватки.

Без толку. Его пальцы сжимаются вокруг моего запястья с новой силой, свободная рука тянется к перчатке и тащит ткань вниз. Марк поднимает на меня встревоженный взгляд, и я без промедления отвожу свой: не хочу видеть осуждение и любопытствующее вопрошание.

— Что за… — Конечно, он не понимает намека и продолжает напирать. — Это царапины? — В его голосе нет уверенности.

Я неопределенно дергаю головой. Скорее выражаю раздражение, чем даю ответ на прозвучавший вопрос.

— Альбина?

— Тебе-то что? — Мой голос становится громче.

— Я задал тебе простой вопрос.

— А я не собираюсь отвечать на твои вопросы! — Мне все-таки удается вырвать руку из его цепких пальцев и отойти назад.

Наши взгляды встречаются. И я не могу сдержать кривой усмешки, заметив ошеломленно-обеспокоенное выражение, отражающееся на лице Марка.

— У тебя аллергия? — предполагает он, продолжая демонстрировать чудеса сообразительности.

Я не могу удержаться от саркастичного, но, увы, не лишенного горечи смешка.

— Аллергия? — вырывается у меня. — Только если на тебя!

Глава 11

Около полугода назад

Сегодня во внутренних помещениях ресторана царит раздражающая суета, какая бывает, когда автоматизированный и доведенный до совершенства рабочий процесс нарушают инородные элементы. По коридорам постоянно кто-то ходит взад-вперед без всякой практической цели, хлопают двери и раздаются многочисленные голоса.

Скосив взгляд в угол монитора, я проверяю дату. Разумеется. Настал черед для новой дядиной затеи: с этого года мы принимаем студентов выпускного курса на практику. Три или четыре недели хаоса взамен на малопонятные бонусы от мэрии столицы.

Я высказывался против, но, увы, пока не имел решающего голоса. Ресторан принадлежал дяде и само мое пребывание здесь в роли полноценного партнера являлось еще одним ярким примером его щедрости и открытости к экспериментам.

Его сын — мой двоюродный брат и лучший друг Леха — предпочел юридическую карьеру. Ресторанный бизнес не представлял для него ни малейшего интереса, и, сколько бы дядя ни пытался вовлечь его в процесс и превратить дело своей жизни в семейный подряд, Леха оставался непреклонен и едва ли посещал рестораны даже в качестве гостя.

В конце концов дядин ищущий взор обратился в мою сторону. Он мог нанять человека со стороны, но предпочел вырастить профессионала из меня, за что я был премного благодарен и был готов работать на благо сети сутки на пролет.

Я рано усвоил главный жизненный урок: в этой стране без денег ты никто и никогда не сумеешь ни защитить своих близких, ни добиться хотя бы иллюзорной справедливости. Путь к вершине обещал быть долгим, но едва ли что-то могло мне помешать. Я карабкался наверх, не оглядываясь назад.

Сеть созданных дядей ресторанов разрасталась по всей стране и приносила куда более внушительные доходы, чем еще несколько лет назад. Я мотался из региона в регион, контролируя открытие новых заведений как по по франшизе, так и под крылом набирающего обороты холдинга, и встречался с потенциальными партнерами почти безостановочно.

Вся моя жизнь крутилась вокруг работы, что было мне только на руку: меньше времени на размышления и воспоминания. Не забывая о конечной цели своего пути, я старался как можно реже оглядываться в прошлое, иначе ощущение собственного бессилия грозило свети меня с ума.

Всему свое время — такова была моя мантра. Месть — блюдо, которое подается холодным, и однажды… Однажды убийца Миши за все поплатится. Как уже поплатился ее отец.

Наверное, именно новость о севшем Панфилове-старшем удержала меня от по-настоящему страшных вещей. Уголовное дело против него, конечно, было недостаточным наказанием, но даже оно сняло с моих плеч часть груза. Зная, что эта мразь больше не радуется жизни в своем золотом мирке, а греет нары где-то в провинции, я мог дышать чуть свободнее.

К тому же падение Панфилова означало еще кое-что, куда более важное, чем его гипотетические страдания на зоне: Альбина Панфилова больше не относилась к высшей касте. А значит, и свое наказание она получит куда быстрее.

Выходя их кабинета в день появления в ресторане студентов-практикантов, я еще не знал, какой будет моя месть. Возможные варианты вспыхивали в сознании один за другим, но ничего действительно выполнимого в голову не приходило.

Что такого я мог сделать, чем мог отплатить зарвавшейся мажорке, у которой было все?

Что вообще можно предпринять против дряни, что села за руль в пьяном состоянии и сбила насмерть твоего маленького брата у тебя на глазах?

Существует ли месть, способная принести в мою душу покой?

У меня не было ответов на эти вопросы. Да и у кого бы они были?

Если бы правосудие здесь работало для всех одинаково… Если бы зарвавшиеся богатенькие наследницы отправлялись в тюрьму ровно так же, как и обычные пьяные водятлы, ненависть и отчаяние не сжирали бы меня с потрохами.

Наверное, восторжествуй хотя бы подобие справедливости, я бы сумел отпустить прошлое. Ведь живут же люди, внезапно потерявшие близких, дальше — полноценно, радуясь, влюбляясь и строя новую реальность. Не зацикливаясь на одном единственном дне, где трагедия разрушила все раз и