Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

таком виде концепция О. С. Иоффе просуществовала сравнительно недолго. Уже в 1957 году в статье «Спорные вопросы учения о правоотношении», опубликованной в том же сборнике, что и упомянутая статья Я. М. Магазинера «Объект права», автор во многом от нее отошел, признав недостаточным определение субъективного права через поведение обязанного лица. По существу, он примкнул к позиции, которую в юридической литературе советских времен в числе других отстаивал С. Н. Братусь. Сводится она к тому, что субъективное право является юридически обеспеченной мерой возможного поведения управомоченного лица. В свою очередь, эта возможность распадается на две – возможность собственного поведения управомоченного лица и возможность требовать от обязанного лица поведения, необходимого для удовлетворения интересов управомоченного лица.

Существенные изменения претерпел и подход О. С. Иоффе к объекту правоотношения. Если в кандидатской диссертации он признавал наличие у правоотношения только одного объекта – поведения обязанного лица, то в дальнейшем предложил различать по крайней мере юридический и волевой объекты правоотношения, понимая под первым поведение обязанного лица, а под вторым – волю отдельных лиц как участников правоотношения. Наконец, у правоотношения может быть и материальный объект, под которым следует понимать тот объект, которым обладает лежащее в его основе и закрепляемое им общественное отношение. Впрочем, материальный объект есть далеко не у всякого правоотношения.

Таким образом, если изложить взгляды Иоффе на правоотношение и его объект в самом сжатом виде, то они сводятся к тому, что право воздействует на поведение людей, которое только и способно реагировать на воздействие права. В свою очередь, поведение людей, будучи урегулировано правом, устремляется на материальные и духовные блага, призванные удовлетворять человеческие потребности. Для этого указанные блага должны быть созданы, добыты, переработаны, видоизменены, перемещены и т. д. Таким образом, необходимо различать объект воздействия права, каковым всегда является поведение людей, и объект воздействия поведения людей, каковым являются материальные и нематериальные блага, служащие удовлетворению потребностей людей. На указанные блага право если и может воздействовать, то только через поведение людей.

Невольно возникает вопрос: нужно ли было затрачивать столько усилий, чтобы в конечном счете прийти к этим достаточно тривиальным положениям? К тому же механизм возникновения правоотношения и, самое главное, механизм воздействия правоотношения на поведение людей так и остался нераскрытым, поскольку взгляд на правоотношение как на посредствующее звено между нормой права и общественным отношением, составляющим предмет правового регулирования, Иоффе отвергает. Сам он определяет правоотношение как урегулированное или регулируемое (что далеко не одно и то же) правом общественное отношение, участники которого выступают как носители субъективных прав и обязанностей. Нетрудно заметить, что это определение находится в традиционном русле и не отвечает ни на вопрос, как возникает правоотношение, ни на вопрос, для чего оно возникает.

Мне уже не раз приходилось обращать внимание на то, что если правоотношение выступает в качестве юридической формы лежащего в его основе фактического общественного отношения (а с этим как будто все согласны), то нельзя определять правоотношение как само это отношение, урегулированное нормами права. К сожалению, это замечание сторонниками традиционного подхода к правоотношению до сих пор проигнорировано.

Что же касается попыток подойти к содержанию и объекту правоотношения как к многослойному пирогу, различая материальное, идеологическое и юридическое содержание правоотношения и соответственно этому юридический, идеологический и материальный объект правоотношения, то эти попытки сделали критикуемую концепцию еще более уязвимой[114].

В общей теории права и отраслевых юридических науках нередко муссируются вопросы, которым не следует придавать значения, по крайней мере того, какое им уделяется. К их числу относится вопрос, из какого числа возможностей складывается субъективное право – одной, двух или трех. Необходимо исходить из того, что во всех случаях речь идет о возможности юридически обеспеченного поведения самого управомоченного лица, хотя в одних случаях путем этого поведения интересы управомоченного удовлетворяются непосредственно (что имеет место при осуществлении права собственности), в других – поведение управомоченного выражается в требовании, обращенном к обязанному лицу, причем исполнение этого требования приводит к удовлетворению интересов управомоченного (что имеет место в обязательствах, в которых удовлетворение интересов кредитора обеспечивается надлежащим поведением должника), в третьих – для удовлетворения своих интересов, поскольку обязанное лицо возложенные на него обязанности не выполняет, управомоченный вынужден обратиться к органам государственной власти за содействием в принудительном исполнении обязанности вопреки воле обязанного лица. Важно иметь в виду, что во всех этих случаях действует все же сам управомоченный, а не кто-либо другой, а потому указанные случаи вполне охватываются определением субъективного права как юридически обеспеченной меры возможного и дозволенного поведения самого управомоченного лица.

Куда большее значение имеет подход к раскрытию содержания субъективного права собственности, который напрямую зависит от общего определения субъективного права. Если определять субъективное право через поведение обязанного лица как юридическое средство регулирования поведения обязанного лица, в котором в целях удовлетворения своих интересов нуждается управомоченный, то вроде бы для раскрытия позитивного содержания права собственности через триаду принадлежащих собственнику правомочий места вообще не остается. При таком подходе к субъективному праву социальная природа собственности усматривается не в том, что она используется, а в том, что к ней никто не смеет прикасаться. Именно такой подход к собственности и праву собственности демонстрировал Иоффе в своей кандидатской диссертации. Вне всякого сомнения, он навеян С. И. Аскназием, который не склонен был относить право собственности к числу субъективных прав, считая, что право собственности ближе к правоспособности, чем к субъективному праву. Поскольку Иоффе, если судить по его работам второй половины 50-х годов, от этих взглядов отошел, нет необходимости подвергать их критике, хотя они и оказали известное влияние на ученых следующих поколений. Слава богу, последовательности в отстаивании этих взглядов, как и их родоначальник близкой нам поры, они не обнаружили.

Обратим, однако, внимание на то, что определение субъективного права как юридического средства регулирования поведения обязанного лица, в котором в целях удовлетворения своих интересов нуждается управомоченный, стирает какое бы то ни было различие между содержанием права и обязанности, поскольку точно такое же определение полностью приложимо и к субъективной обязанности. Но если право и обязанность по своему содержанию совпадают, то они не могут по отношению друг к другу выступать в роли коррелята.

Между тем все встанет на свое место, если определить субъективное право как меру возможного поведения управомоченного лица, а субъективную обязанность – как меру должного поведения обязанного лица, то есть пойти по пути, который в юридической науке, особенно цивилистической, давно проложен и, пожалуй, в новейшей литературе наиболее авторитетно апробирован в трудах С. Н. Братуся.

На примере существенной эволюции взглядов Иоффе