Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

Но Замойский ни за что не хотел отступать. По его приказу солдаты построили второй плот, чтобы поляки и венгры могли действовать самостоятельно, и множество лодок. Пока шли работы, Замойский отправил осажденным грамоту, призывая их сдаться. Ответ воеводы Сабурова был таков: «Пускай король шлет грамоты в свои города, а не к нам, мы никакого короля не знаем и не желаем его слушать». Однако, увидев приготовления к штурму, Сабуров сдался на почетных условиях, не дожидаясь его начала.

На других театрах военных действий не произошло ничего примечательного: в Ливонии было спокойно, под Смоленском с переменным успехом происходили пограничные стычки.

Так закончилась кампания 1580 года. Баторий приобрел еще один важный стратегический пункт, откуда мог двигаться дальше в глубь России.

***

Осень 1580 года прошла в переговорах. Князь Сицкий, разъезжая вслед за Баторием, то и дело сообщал ему о все новых и новых уступках царя. Грозный по-прежнему не отказывался от своих прав на Ливонию, но соглашался на то, чтобы и он сам, и Стефан Баторий носили титулы ливонских владетелей, и увеличивал число ливонских городов, которые был готов отдать Речи Посполитой за возвращение Полоцка и Великих Лук.

Король тянул с ответом, дожидаясь открытия сейма, от решений которого зависели его дальнейшие планы, и между тем принимал свои меры — просил курфюрстов Бранденбургского, Саксонского и герцога Прусского ссудить ему денег.

На сейме, открывшемся 22 января 1581 года, Замойский вновь оказал услугу королю своими речами в пользу продолжения войны. Он призывал нанести врагу такой удар, чтобы у него не только «не выросли снова перья, но и плеч больше не было», — иначе говоря, отодвинуть Россию от моря, посредством которого она могла получать вооружение, ремесленников и сообщаться с европейскими державами. Сенат выразил согласие на продолжение войны и вотировал сбор военных налогов еще на три года вперед. Но против этого неожиданно восстали земские депутаты, которые соглашались одобрить взимание налогов лишь на один текущий год. Это не понравилось королю и Замойскому. Последний пристыдил депутатов-скряг тем, что король не щадил собственных средств, а теперь его казна пуста, между тем как предстоящая кампания требует еще больших средств. «Послы, видно, хотят, чтобы король позволил кожу с себя сдирать, — иронизировал Замойский. — Он бы и готов это сделать, если б можно было придумать такую алхимию, которая давала бы возможность из кожи деньги чеканить». Однако все, чего ему удалось добиться от земских депутатов, — это согласия на взимание в текущем году двойного налога, и то при условии, что это делается в последний раз и что после нынешней кампании король заключит с царем мир.

Царь также искал поддержки у земства и, подобно Баторию, не получил ее. Государственные чины, собравшиеся в конце 1580 года, чтобы решить вопрос о продолжении войны, заявили, что воевать с врагом у государства нет ни сил, ни средств, и просили Ивана помириться с королем. Царь еще рассчитывал, что сейм не даст денег Баторию, и даже через своих агентов пробовал влиять на сенаторов. Но этих агентов выдал Баторию новый беглец — родственник Малюты, Давид Бельский.

Тогда Иван пошел на новые уступки.

24 мая 1581 года в Варшаву прибыло посольство Евстафия Михайловича Пушкина, который передал Баторию новые предложения царя. Грозный отдавал Речи Посполитой всю Ливонию, кроме Нейгаузена, Нейшлота, Неймюлена, Ругодева и Нарвы, взамен на возвращение Великих Лук, Велижа и Заволочья. Баторий ответил, что желает получить всю Ливонию и 400 000 злотых контрибуции.

Грозный ни за что не хотел терять нарвскую навигацию. Переговоры приостановились. Неожиданно царь получил поддержку от Папы Римского Григория XIII, к которому он писал ранее с просьбой выступить посредником в мирных переговорах с Баторием и сделать короля более уступчивым. Григорий XIII славился ревностью к делам веры (узнав о Варфоломеевской ночи во Франции, он приказал осветить Рим праздничными огнями). Успехи протестантства и угроза турецкого завоевания Европы заставили Рим менее сурово взглянуть в сторону схизматиков — православных христиан восточного обряда. О сближении Москвы и Рима очень старался императорский посол Кобенцль, который в своих донесениях всячески поддерживал иллюзию близящегося соединения церквей. «Несправедливо считают их врагами нашей веры, — писал он о русских. — Так могло быть прежде: ныне же московиты любят беседовать о Риме, желают его видеть, знают, что в нем страдали и лежат великие мученики христианства, ими еще более, нежели нами уважаемые; знают, лучше многих немцев и французов, святость Лоретты; не усомнились даже вести меня к образу Николая Чудотворца, главной святыне сего народа, слыша, что я древнего Закона, а не Лютерова, для них ненавистного». Под влиянием подобных донесений Григорий XIII счел, что наступил подходящий момент для создания мощной антитурецкой лиги. Дело было за малым — следовало помирить Речь Посполитую и Московию, которые должны были составить основу будущего общеевропейского союза. С этой целью Папа отправил в Варшаву и Москву своего посла — иезуита Антонио Поссевино.

Это известие так приободрило Грозного, что он немедленно перешел в наступление, двинув сильную рать на Оршу. Воеводы город не взяли, но опустошили литовские земли вплоть до Могилева.

А военные сборы в Польше и Литве происходили, по обыкновению, медленно. Баторий должен был отложить выступление в поход до 20 июня, так как солдаты требовали выплаты задержанного жалованья. Долг короля армии составлял 300 000 злотых, которых у Батория не было, и, чтобы возместить его, король занимал направо и налево. Затем, отбросив неоплаченные счета, он устремился вперед, призывая командиров и солдат следовать за ним к русской границе. Разговоры о деньгах бесили его. Когда один из ротмистров завел речь о жалованье, Баторий перебил его вопросом: где его рота? Выяснилось, что его солдаты еще не выступили в поход. «Таких воинов надо посылать не на войну, а на виселицу!» — выбранил король ротмистра.

В начале июля Баторий прибыл в Полоцк. Здесь он получил письмо царя — столь длинное, что король иронически заметил: верно, московский государь описывает события начиная с самого Адама. Действительно, Иван припоминал все, что случилось со времени вступления Батория на польский престол, упирая на высокомерие короля и собственную уступчивость, называя поведение Батория нехристианским: «Люди твои собацким обычаем делали, выбирая воевод и детей боярских лучших мертвых, да у них брюха взрезывали, да сало и желчь выймали, как бы волховным обычаем. Пишешь и зовешься господарем христианским, а дела при тебе делаются неприличные христианскому обычаю». Король непомерно горд — послам говорит посольство править, а сам город добывает: «И тут какому