Легенды квилетов - Оливия Невельсон

его прекрасная Олате перед тем как их мальчик увидел свет. Неумолимое и безразличное ко всему, солнце рвалось на небосвод: разорванная его острым лучом гряда волн обратилась в пену. Он знал, что́ будет дальше, но не мог отвести взгляд. Великие воды окрасились багряным. Настал новый день.

Алая волна ткнулась в борт каноэ, и Сках опустил в нее руку. Вода отхлынула, и старик поднес пальцы к глазам. Как и двадцать лет назад, он ожидал увидеть на них кровь, но теперь различил лишь трещины на загрубевшей коже да старые мозоли от лука.

– Что нам делать, отец? – Викаса, кажется, обращался к нему уже не в первый раз. – Что же нам делать?

Сках наконец оторвался от созерцания руки и поднял на сына глаза.

– Трус.

Коротко замахнувшись, он ударил сына по лицу. Юноша вздрогнул, щеки его заалели, рот исказился – для возмущенного окрика, но отцу подумалось, что для крика.

Младенцем Викаса кричал не переставая. «Оплакивает мать», – говорила Старая Асиге. Оплакивает, как же. Убийца.

– Это ты во всем виноват.

– Отец…

– Впрочем, я и сам хорош. Только дурак доверит тебе весло.

Сках глубоко вздохнул и прикрыл глаза, снова повернув лицо к солнцу. Мальчишка дурак дураком, но вопрос задал верный.

Что им теперь делать?

Они вытолкали каноэ в океан утром ушедшего дня. Прибой нежно оглаживал камни, ветер был тих и ко всему безразличен. Сках выходил в Великие Воды, сколько себя помнил, и оттого был уверен: их ждет добрый улов.

Вместо этого их ждала волна. Она двинулась к ним от линии горизонта, разрастаясь, поглощая в белом мареве солнечный свет. Сках не сомневался, что на белом вспененном гребне притаилась их гибель. Он рад будет снова встретиться с Олате. Что до Викасы… из мальчишки все одно не выйдет ничего путного.

Однако океан над ними смилостивился – покрутил каноэ, побросал их от края к краю, вырвал весла из рук Викасы. При такой болтанке их и сам Сках бы не удержал, но откуда это знать мальчишке?

Волна спала так же неожиданно, как и поднялась. Над головой раскинулось звездное небо, вокруг тихо покачивалась темная вода, а над ней стоял туман. В молчании они ждали рассвета. Скаху нечего было сказать сыну, а Викаса боялся отца.

* * *

Он знал, что старик его не любит, и хорошо понимал отчего.

Иногда Викаса пытался представить, как выглядела мать. Он спрашивал о ней дядьев и был готов бесконечно слушать, как о маме рассказывает бабушка Макои. Все в племени любили Олате, внучку Каменного Кулака Окэнзи. Но никто не любил ее больше Скаха и не убивался по ней страшнее.

Викаса знал, что это он погубил мать, однако, как ни старался, не мог почувствовать за собой вины.

– Ты и не должен, – сказала ему бабушка Макои.

– Отец считает иначе, – ответил Викаса.

Бабушка рассмеялась.

– С отцами такое случается. Однажды ты сам станешь кому-то отцом – и тогда увидишь многое в новом свете.

– Что это значит, бабушка Макои?

– Что пока ты юн, ты даже в глубокой ночи гуляешь под солнцем. Оно загоняет тени под камни на твоем пути, указывает длинными лучами на самых красивых девушек и греет тогда, когда другим уже холодно. Но чем старше ты становишься, тем чаще странствуешь в лунном свете. Ты обращал когда-нибудь внимание на то, как он все меняет, мальчик? Сосны теряют очертания деревьев и превращаются в сгорбленных великанов, валуны на пляже перекатываются сами собой, а океан являет самую темную сторону своей души. Лишь в свете луны видишь, какая большая у него душа. Луна искажает то, к чему ты привык: она обманчива, но при этом способна приоткрыть нашему взору истину, которой при свете дня глаза отказываются верить.

– Почему отказываются, бабушка? Чем плох дневной свет?

– Он не плох и не хорош. Запомни, Викаса, есть вещи, вида которых при свете солнца человек не может перенести. Самые темные дела творятся под покровом ночи, потому что даже творящим их было бы страшно взглянуть на себя в ясный день. И речь сейчас вовсе не о краже рыбы из чужих сетей, негодный мальчишка!

Бабушка рассмеялась, а вместе с ней и Викаса.

* * *

– Отец, я вижу землю!

Сках выпал из забытья и проследил за указательным пальцем сына. Ему по-детски хотелось, чтобы Викаса ошибался – был бы повод макнуть щенка носом в грязь еще раз, – но умом он понимал, что лучше бы тому быть правым.

И Викаса был прав.

– Каноэ сносит течением, и без весел оно бесполезно. – Сках прикинул расстояние до земли. – Ты доплывешь?

– Конечно, отец! Мы могли бы толкать каноэ…

– …Или обрасти перьями и улететь отсюда птицами. Ты и половины пути не преодолеешь с ним, дурак.

Не слушая возражений сына, Сках бросился в воду. На Викасу он даже не оглянулся – захочет толкать перед собой эту деревянную дуру, боги ему в помощь. Разменивать силы на такую ерунду старик не собирался. Он квилет, и руки пока при нем: понадобится – будет и новый топор, и новое каноэ, и весла лучше прежних. Но Викасе этого не понять: руки-то у него есть, да не той стороной растут. Ему бы девок шутками развлекать да парням байки травить, как оленя однажды догнал.

Сам он олень и есть.

Сках не верил, что Викаса его сын. Нет, подозревать Олате в измене ему и в голову не приходило. Он женился на младшей сестре вождя по любви, не пожелай Олате выйти за него, его бы и близко к ней не подпустили. Но ребенок…

Подменыш, не иначе. Не зря Старая Асиге их предостерегала: не считай птиц на закате – будет четное число, и дитя родится до сроку. Не поднимай с берега раковины – попадется хоть одна со сколом, родится ребенок больным.

Не наступай на лисий след – заберет лесной дух твое дитя, а вместо него подбросит чужое, родной матерью вытравленное.

Не уследил он за Олате. При виде птиц глаза ей закрывал, к океану на шаг не подпускал, а по лесу за ней бродить – где найти времени, когда она там дни напролет пропадает? Вот и забрал лесной дух их дитя, а вместе с ним и жену, и остался Сках растить подменыша.

Когда он сказал об этом Старой Асиге, она назвала его дураком. Объяснила, что беременной бабе нельзя без надобности голову запрокидывать – в глазах помутиться может, да нагибаться лишний раз – дитя раньше времени пойдет.

– А лисий