Князь Курбский – судьба первого диссидента - Сергей Эдуардович Цветков

и снова рубил их в исступлении… Позже выяснилось, что братья сражались одни против всей несметной татарской силы: их дружина в страхе вначале подалась назад, а потом обогнула тaтapский отряд и билась с врагами с другой стороны; таким образом, рядом с братьями никого не было. Князя Андрея спас от смерти крепкий доспех, «броня прародительская», а князя Романа полученные раны свели в могилу на следующее лето.

Задержанные братьями Курбскими татары не успели достичь заветного леса и были истреблены подоспевшим московским войском.

Во время болезни царя в 1553 году[1] Курбского, скорее всего, не было в Москве: его имени нет ни в числе присягнувших бояр, ни в числе мятежников, хотя, возможно, это объясняется тогдашним незначительным положением Курбского (боярский чин он получил лишь три года спустя). Во всяком случае, сам он свое участие в заговоре отрицал, правда, не по причине преданности Ивану, а потому, что считал Владимира Андреевича никудышным государем.

К царю Курбский, кажется, никогда не был особенно близок и не удостаивался его личной дружбы. Во всех его писаниях чувствуется неприязнь к Ивану, даже когда он говорит о «беспорочном» периоде его правления; в политическом отношении царь для него – необходимое зло, с которым можно мириться, пока он говорит с голоса «избранной рады» (Алексея Адашева, попа Сильвестра и их приверженцев); в человеческом – это опасный зверь, терпимый в людском обществе только в наморднике и подлежащий ежедневной строжайшей дрессировке.

Первое серьезное столкновение с царем произошло у Курбского, по всей видимости, на почве вопроса о poдoвых вотчинах. Курбский поддерживал решение Стоглавого собора об отчуждении монастырских земель, и надо полагать, не последнюю роль здесь сыграло то, что имения Курбских еще при отце Грозного, Василии III, были отданы монастырям. Но направленность царского Уложения 1560 года вызвала его негодование. Впоследствии Грозный писал польскому королю Сигизмунду II Августу, что Курбский «начал зваться вотчичем ярославским, да изменным обычаем, со своими советниками, хотел в Ярославле государити». Видимо, Курбский добивался возвращения себе каких-то родовых вотчин под Ярославлем. Данное обвинение Грозного отнюдь не беспочвенно: в Литве Курбский именовал себя князем Ярославским, хотя в России никогда официально не носил этого титула. Понятие отечества для него, как видно, было бессмысленно, коль скоро не включало в себя родовой земельки.

В 1560 году Курбский был послан в Ливонию против войск магистра Кетлера. По уверению князя, царь при этом сказал: «После бегства моих воевод я вынужден сам идти на Ливонию или тебя, любимого своего, послать, чтоб мое войско охрабрилось при помощи Божией». Грозный, в свою очередь, пишет, что Курбский соглашался выступить в поход не иначе как на правах «гетмана» (то есть главнокомандующего), и что князь вместе с Адашевым просил передать Ливонию под их руку. Царь увидел в этих притязаниях удельные замашки, и это сильно не понравилось ему.

Рать Курбского одержала блестящую победу над ливонскими рыцарями. Магистр Кетлер с девятью полками встал верстах в пятидесяти от города Вейсенштейна, среди болот. Курбский пошел прямо на врага, полагаясь на неожиданность удара. Целый день русское войско пробиралось сквозь болота, увязая в топкой грязи. Курбский сам пишет, что если бы немцы в этот момент напали на него, то побили бы в пух и прах, хотя бы имели войска втрое меньше; а русская рать уступала в численности войску Кетлера – под началом Курбского было всего 5000 ратников. Но, к счастью, рыцари ждали врага в широком поле, за болотами.

Наступила ясная ночь, непривычная для москвичей (восхищенный Курбский пишет, что в приморских странах ночи бывают особенно ярки). Дав роздых коням, русские в полночь ударили на рыцарский лагерь. Около двух часов продолжалась перестрелка. Наконец к Курбскому подоспели подкрепления, и князь бросил в бой все силы. Рыцари не выдержали натиска и побежали. Их гнали до глубокой реки, где и произошел окончательный разгром: под тяжестью людей и лошадей единственный мост через реку обрушился, и рыцарям пришлось выбирать между смертью и пленом. Большинство выбрало смерть – «до конца погибли», пишет Курбский. Когда блеснула заря, орденского войска уже не существовало: вместе с магистром спаслись немногие. А у русских было убито всего 15 боярских детей и несколько десятков простых воинов.

Это сражение стало предвестником конца Ливонского ордена.

Между тем победитель оказался в рядах открытых противников царя. Начавшиеся опалы своей братии бояр Курбский встретил в штыки. «Почто, – пенял ему Грозный, – имея в синклите (боярской думе. – С. Ц.) пламень палящий, не погасил еси, но паче разжег еси? Где тебе подобало советом разума своего злодейственный совет исторгнути, ты же только больше плевелами наполнил еси!» Судя по всему, Курбский выступал против наказания бояр, пытавшихся убежать в Литву, ибо для него отъезд был законным правом независим ого вотчинника, этаким боярским Юрьевым днем. Иван очень скоро дал почувствовать ему свое неудовольствие. В 1563 году Курбский вместе с другими воеводами возвратился из полоцкого похода. Но вместо отдыха и наград царь отправил его на воеводство в Юрьев (Дерпт), дав на сборы всего месяц.

После нескольких успешных стычек с войсками Сигизмунда осенью 1564 года Курбский потерпел серьезное поражение под Невелем. Подробности сражения известны в основном по литовским источникам. Русские вроде бы имели подавляющее численное превосходство: 40 000 против 1500 человек (Иван обвиняет Курбского, что он не устоял с 15 000 против 4000 неприятелей, и эти цифры, кажется, вернее, так как царь не упустил бы случай попрекнуть неудачливого воеводу большей разницей в силах). Узнав о силах неприятеля, литовцы ночью развели множество огней, чтобы скрыть свою малочисленность. Наутро они построились, прикрыв фланги peчушками и ручьями, и стали ждать нападения. Вскоре показались московиты – «их было так много, что наши не могли окинуть их взором». Курбский вроде бы подивился смелости литовцев и пообещал одними нагайками загнать их в Москву, в плен. Сражение продолжалось до самого вечера. Литовцы устояли, перебив 7000 русских. Курбский был ранен и поостерегся возобновлять бой; на следующий день он отступил.

Бегство

В апреле 1564 года истекал годовой срок службы Курбского в Ливонии. Но царь почему-то не спешил отозвать юрьевского воеводу в Москву, или тот сам не торопился ехать. Однажды ночью Курбский вошел в покои жены и спросил, чего она желает: видеть его мертвого перед собой или расстаться с ним живым навеки? Застигнутая врасплох женщина, тем не менее, собрав душевные силы, отвечала, что жизнь мужа для нее дороже счастья. Курбский простился с ней и девятилетним сыном и вышел из дома.