Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

В перечне служилых ливенских людей 1682 года присутствует городовой сын боярский Самойла Климов сын Шубин.

Ещё в XVI веке в Ливнах жили всего несколько сотен семей; и почти наверняка этот Шубин – непосредственный предок поэта.

Поясним, что дети боярские – особое сословие, существовавшее с XIV до XVIII века. Боярские дети несли сторожевую службу по охране русских границ: а в те времена шубинская малая родина была самой что ни на есть окраиной. Командиры засечной стражи и сторожевых разъездов набирались, как правило, из детей боярских. Однако надеяться на придворную карьеру они не могли. Сословие детей боярских сложилось как из числа в самом прямом смысле потомков бояр, так и из числа боярских слуг, а также казаков. Имелась ли у Шубина боярская кровь – вопрос, в сущности, неважный: с XVII века она поистратилась, омужичилась.

Однако более чем вероятно, что потомки того Шубина были воинами и участвовали в походах.

Отец Павла – Николай Григорьевич Шубин – о тех временах не помнил и не знал. Он трудился слесарем и токарем на местной чернавской писчебумажной фабрике.

Семья жила в маленьком домике на берегу реки.

Будущий поэт был младшим, одиннадцатым, ребёнком в семье. Четверо детей к 1914 году умерло, шесть оставалось, а Павел – седьмой. Имелись старший брат Андрей и сестры: Анастасия, Клавдия, Анна, Елена, Софья.

В соседских рассказах упоминается также, что отец был кузнецом, что не вполне точно: кузни у них не было, но, видимо, кузнечным ремеслом в какой-то степени Николай Григорьевич владел.

Кроме того, со ссылкой на стихи Шубина утверждается, что отец был ещё и художником-самоучкой: как минимум печь в их доме отец расписал витиеватыми узорами. Ну, возможно, хотя больше нигде и никак эти данные его биографии не зафиксированы.

Что известно доподлинно, так это страсть отца к чтению. Шубины имели в доме свою собственную (хоть и не слишком большую) библиотеку, что для крестьянства начала века являлось фактом исключительным.

Первая книга, согласно семейной легенде, которую отец прочитал Павлу, была «Жизнь животных» Альфреда Брема.

Отца селяне запомнили как человека достойного и… атеиста. В церковь не ходил и детей к тому не приучал.

Отцовский атеизм на заре XX века являлся скорей приметой ищущей души и критичного рассудка. В разлад с казённой церковью вошли тогда многие русские люди, чьими именами нация горда по сей день, – от Льва Толстого и Максима Горького до Александра Блока и Сергея Есенина: что ж тут про шубинского отца говорить.

Чернавские жители помнили: местный батюшка, у которого Николай Григорьевич арендовал дом и огород, часто спорил с ним – притом находя в Шубине желанного собеседника и явно уважая этого вольнодумца. Верил, не верил – а поговорить с ним было о чём, да и детей Шубины воспитывали достойных. Старшие дочери (Анастасия и Клавдия) отучились на учительниц и уже преподавали.

Атеизм шубинского отца вызывает удивление скорей в силу некоторых иных причин.

В том же селе Чернава, в семье местного настоятеля родился в 1815 году богослов, епископ Русской православной церкви, прославленный в лике святителей Феофан Затворник (в миру Георгий Васильевич Говоров) – один из самых почитаемых в России религиозных мыслителей. В 1872 году в Вышенской пустыни Тамбовской епархии он ушёл в затвор и пребывал в нём до своей смерти в 1894 году.

То есть чернавский батюшка унаследовал тот же приход, в котором служил когда-то отец самого Феофана Затворника. И будущий святой бегал когда-то по тем же улочкам и в той же речке купался, что и будущий советский поэт Павел Шубин.

Более того, в соседнем Ельце в 1800 году родился другой знаменитейший проповедник, епископ Православной церкви, архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий (в миру Иван Алексеевич Борисов), позднее причисленный к лику местночтимых святых.

А в недалёких Ливнах в 1871 году родился ещё один крупнейший русский богослов, православный священник Сергей (Сергий) Николаевич Булгаков, к моменту рождения Павла Шубина уже известный, в том числе, например, благодаря такой работе, как «О религии Льва Толстого».

Тем не менее, как мы видим, «гений места» никак не сказался ни на старшем Шубине, ни на его сыне, советском поэте: сколько в его стихах ни ищи – никакой, даже мимолётной, связи с трудами Феофана Затворника, архиепископа Иннокентия и Сергея Булгакова там не обнаружишь. Напротив, от отца он унаследовал иное:

И проклял я курные клетки,

И темь, где в вековую грусть

Мои неграмотные предки

Псалтырь учили наизусть…

(«Так входим в жизнь», 19 августа 1934)

С другой стороны, и святых, и религиозных мыслителей, и поэтов единила сама русская земля. Шубинское отношение к земле вполне можно определить как религиозное:

Санная дорога до Чернавска.

Вьётся,

Вьётся снежная пыльца;

Свист саней от самого Ельца,

Ветер – у лица. И – даль. И пляска

Тонкого поддужного кольца…

(«Санная дорога до Чернавска…»,

23 декабря 1941)

Те же картины на той же дороге видели в своё время и Феофан, и Иннокентий, и Сергий.

А в снегах – без края, без конца —

Древняя, дремучая побаска,

Всё звенит, всё бредит детской лаской,

Лепетом младенца-бубенца;

До зари вечерней опояска

Где-то там, у отчего крыльца.

Дальнозоркой памятью увижу

За сто верст отсюда на закат

Низкую соломенную крышу,

Вровень с ней – сугробы, а повыше —

Дым над черепичною трубою:

Башенкой белёсо-голубою

В небо он уходит, языкат…

………………………………

Родина! В подробностях простых

Для меня открылась ты однажды,

И тебе я внял кровинкой каждой

И навек запомнил, словно стих.

(«Санная дорога до Чернавска…»,

23 декабря 1941)

И видя ту зимнюю дорогу, и слыша зимний ветер у лица, и Феофан, и Иннокентий, и Сергий, быть может, испытывали те же самые, что здесь описаны, чувства, для которых просто не нашли столь же точных и сияющих слов, – да и не искали: предназначение их было иным.

Но если долго ехать по этой зимней дороге, вглядываясь в зимнее небо, можно однажды догадаться, что молитвы и этих священнослужителей, и святых, и стихи этого маловера были на самом деле об одном и том же. О любви, переполняющей человека.

Мать Павла Шубина звали Ольга Андриановна.

Она была неграмотной, но при том помнила наизусть не