Побег - Олег Викторович Давыдов

Свернув в переулок, почуял манящий запах съестного. Но, конечно, не стал рыться в баке с пищевыми отходами, как компания занюханных кошек. Я впрыгнул в первую попавшуюся фортку, огляделся впотьмах: в клетке спала канарейка — облизнулся, но до нее не добраться. Открыл лапами холодильник и основательно подкрепился. Затем лег, заурчал, стал тереться головой об пол и помахивать хвостом. В ярком свете, идущем из распахнутого холодильника, уснул. И мне приснилось, что я вкладываю один за другим кусочки сахара в морозилку, холодильника. Потом появляется встревоженная Марина Стефанна, которую я тут же обнимаю кошачьими лапами, и она в моих объятиях постепенно превращается в кошку…

Мой сон прервал удар: хозяйка квартиры (это была Лапшина), увидав безобразье на кухне, подкралась и хлестнула меня ремнем. Со сна я бросился на свет, дверца хлопнула — я оказался заперт в холодильнике и завыл дурным мявом: «Мя-яя! Маа! May!!!»

Работницы питания

Но надо было что-то предпринять! — снаружи, видимо, основательно готовились к расправе со мной. Я изо всех сил толкнул дверь, и, издав клич, от которого у всех спящих в околотке волосы встали дыбом, вылетел вместе с лучами света из морозной тьмы. Лапшина в ночной рубахе, с глазами, полными сна, в бигудях — моя Лапшина! — стояла посреди кухни, как хоккейный вратарь, со шваброй в руках.

От неожиданности она и двинуться не успела — я пролетел мимо швабры и, скользнув меж ее раскоряченных ног, вышел в тыл. Сумел оценить ситуацию: фортка открыта! — увернуться от швабры, на стол, и на улицу. И я бросился на противника («Нападение лучший вид обороны», — Суворов), взвился по ночной рубахе вверх — на плечо, — взмыл, расцарапывая когтями мощные ягодицы и груди, — вверх! — с плеча махнул на стол — к окну, и был таков. Надо мной, над домами, расправляя кривые крылья, резанул воздух отчаянный поросячий визг. Виктория, читатель!

Побродил немного один. Около слабо тлеющегося окошка присел умыться. Вдруг, изнутри послышалось коровье мычание.

— У-у-у, у-у-уй… бо-о-льно… Это тыы, тыы мне целку сломал.

— Не… эт не яяя…

А кто же? — подумал я, вспрыгивая на подоконник.

Я вспрыгнул на подоконник. В забордаченной комнате копошились два слизняка, прямо против меня, за стеклом, спала, свернувшись клубочком прехорошенькая белая кошечка. Я царапнул когтями раму. Кошечка вздрогнула, подняла головку и взглянула на меня. Я вскочил — хвост к небесам, спина выгнута, шерсть на загривке ежиком, — я вскочил и стоял перед нею, вздрагивая всем телом, помявкивая почти беззвучно. Она осталась равнодушна. В чем дело? Я пожал плечами — любая женщина на месте этой кошурки давно бы сомлела, а тут хоть бы что, и я заорал, застенал, заплакал (знакомая мелодия, читатель), и я исчез из мира, выдыхая свою песнь песней: «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна»… — как вдруг меня окатили холодной водой.

Кот не меньше человека, — подумал я, встряхиваясь, — а поет не хуже соловья, так за что же так?.. Впрочем, моя красоточка оценила такую самоотверженность и выскочила ко мне.

Ночь

О, упоительнейшая ночь! — весь остаток ее мы провели на крыше и вместе приветствовали восходящее солнце иступленными воплями, рвущимися из неисповедимых непроглядных глубин кошачьей души. Вот настоящая любовь, — думал я растроганно, — чистая, возвышенная любовь, восторженное чувство, подлинная куртуазность. Между нами ничего не было — ни объяснений, ни объятий, ни поцелуев, — кошурка не подпустила меня даже близко к себе, мы только без конца друг пред другом скакали по крышам и пели — все пели и пели! — отдохнем и опять вновь пойдем куролесить, а душа все поет и поет, и сердце рождает напевы…

Половые отношения между людьми куда проще и, я бы сказал, примитивнее, чем между кошками. Кошачья душа богаче, — думал подкрадываясь к зазевавшейся птичке, — возвышеннее, чище… Тут я прыгнул и, промахнувшись, полетел вниз, парашютируя хвостом.

Кошачья душа богаче, — думал я, прогоняя разомлевшего, мурлычащего кота со своих колен, — богаче, возвышеннее и чище, но пора уже и честь знать. О, лживая Марина Стефановна! Ночная мгла уже сменилась призрачным утром, и, хлопнув дверью, я направился в сторону метро. Я думал о чарах богини Щекотихиной. Ведь что, собственно, такое боги? Ответим теперь на это с точки зрения физики. Боги это источники поля — особого поля, божественного (и это не каламбур!) — фундаментального поля, а не каких-то производных: электромагнитного, гравитационного, биологического, колхозного.

Забудь сейчас, читатель, о том, чему тебя учили в школе, взгляни на дело непредвзято, как будто бы и вообще первый раз слышишь это слово — поле. Итак, вообрази: есть бог — богиня любви Марина Стефанна Щекотихина, и она создает поле любви. Что это значит? А это значит, что, если есть поклонник (небесная цивилизация), то он испытывает на себе действие этого поля — в нем возникают силы, которые движут им.

Напишем простое соотношение:

F = KE.

То есть, F сила (в данном случае половая сила) небесного поклонника пропорциональная, с одной стороны, напряженности божественного поля Е (того поля, которое в данный момент создает Марина Стефанна), а с другой — постоянной величине К, которая просто выражает некое врожденное свойство нашего поклонника — его потенцию. Естественно, при К=0 половая сила ни при каких условиях не может отличаться от нуля. Но также и если Марина Стефанна бездействует (т.е. не создает никакой напряженности), половая F влюбленного странника равна нулю.

Знание-сила

Но вот как раз этим сексуальным полем был я. Ведь Гермес, если читатель вспомнит античную мифологию, — собственно говоря, и есть поле — поле вообще: поле общения, эфир, который все соединяет, посланец богов и сопроводитель души (психопомп). Марина Стефанна — стихия пола, а я — стихия поля (не путайте этого).

Колоссальная напряженность поля Щ, аберрации в нем (т.е. в конечном счете — во мне), вызванные потерянным носом майора Ковалева, его (поля — т.е. моя) странная непроницаемость для молитв звездного скитальца — все это привело к тому, что связь странника с предметом его страсти стала просто невозможна, и ему (поклоннику) пришлось теперь уже не молитвами, а какими-то другими (уже известными нам) средствами воздействовать на поле (т.е. обращаться непосредственно ко мне) для достижения своих заветных целей.