Состояние Российской Империи - Жак Маржерет

имени того, кому его предназначает, тот встает, и ему дают хлеб, говоря: Царь господарь и великий князь N. всея Россия жалует тебе, то есть Император, господин и великий герцог всех Русских оказывает тебе милость; тот его берет, кланяется и затем садится, и так каждому в отдельности. Затем, когда приносят кушанье, Император отправляет полное блюдо кушанья каждому из знатнейших, и после этого на все столы подаются яства в великом изобилии. Затем /f. 32/ Император посылает каждому отдельно кубок или чашу какого-нибудь испанского вина, с теми же словами и церемониями, что и прежде; затем, когда обед перевалит за середину, Император снова посылает каждому большую чашу красного медона, какового есть у них различные сорта. После этого приносят большие серебряные тазы, полные белого медона, которые ставят на столы, и все большими чашами черпают оттуда, и по мере того, как один опустеет, приносят другой, с другим сортом, смотря какой спросят — большей или меньшей крепости. Затем Император в третий раз посылает каждому чашу крепкого медона или вина-кларета. В заключение, когда Император отобедает, он посылает каждому в четвертый и в последний раз очередную чашу, полную паточного меда, то есть напитка из чистейшего медона, он не крепкий, но прозрачный, как родниковая вода, и весьма вкусный. После этого Император посылает каждому в отдельности блюдо с кушаньем, которое каждый отправляет домой, а для тех, кому Император более всего благоволит, он, прежде чем послать, что дает, пробует указанное кушанье, причем повторяются вышеназванные слова, как и всякий раз при подношении во время обеда. Кроме приглашенных, Император отсылает домой каждому дворянину и всем тем, кого он жалует, блюдо кушанья, которое называется Подача; и не только с пиршеств, но ежедневно по разу, что соблюдается как возможно /f. 32 v./ точно[272]. Если Император не расположен пировать с послом, после приема, по обычаю страны, Император посылает ему обед домой следующим порядком: прежде всего направляет какого-нибудь знатного дворянина, одетого в золотую парчу, с воротником и в шапке, расшитыми жемчугом, который перед обедом отправляется верхом, чтобы передать послу приветствие и объявить милость Императора, а также чтобы составить ему компанию за обедом. Его лошадь окружают пятнадцать или двадцать слуг, затем идут два человека, несущие каждый по скатерти, свернутой в свиток, затем следуют двое других, несущие солонки, и еще двое с двумя уксусницами, полными уксуса, затем еще двое, один из которых несет два ножа, а другой две ложки, весьма дорогие, далее следует хлеб, который несут шесть человек, идущих парами; далее следует водка и после — дюжина человек, несущих каждый по серебряному сосуду, примерно в три шопина[273] каждый, с винами разных сортов, но по большей части с крепкими винами из Испании, с Канар и из других мест. После этого несут столько же больших кубков немецкой работы; дальше следуют кушанья, а именно: сначала те, которые едят холодными, затем вареное и жареное и, наконец, пирожное. Все эти кушанья приносятся в больших серебряных блюдах, но если Император благоволит послу, то вся посуда, которой накрывают на стол, — золотая. Затем появляются /f. 33/ восемнадцать или двадцать больших жбанов, наполненных медоном различных сортов, каждый из них несут два человека, далее следует дюжина людей, несущих каждый по пять-шесть больших чаш для питья, и после всего следуют две или три тележки с медоном и брагой для простолюдинов, все несут отряженные для этого стрельцы, которые одеты самым подобающим образом. Я видел до трех и четырех сотен их, несущих, как сказано выше, кушанья и напитки для одного обеда, и видел, как в один день посылали три обеда разным послам, но одному больше, другому — меньше; однако тем же вышеописанным порядком[274].

В тысяча шестьсот первом году начался тот великий голод, который продлился три года; мерка зерна, которая продавалась за пятнадцать солей, продавалась за три рубля, что составляет почти двадцать ливров. В продолжение этих трех лет совершались вещи столь чудовищные, что выглядят невероятными, ибо было довольно привычно видеть, как муж покидал жену и детей, жена умерщвляла мужа, мать — детей, чтобы их съесть. Я был также свидетелем, как четыре жившие по соседству женщины, оставленные мужьями, сговорились, что одна пойдет на рынок купить телегу дров, сделав это, пообещает крестьянину заплатить у себя дома, но когда, разгрузив дрова, он вошел в горницу, чтобы получить плату, то был удавлен этими женщинами и положен туда, где на холоде мог сохраняться, дожидаясь, пока его лошадь будет ими съедена в первую очередь; когда же это /f. 33 v./ открылось, признались в содеянном и в том, что тело этого крестьянина было третьим. Словом, это был столь великий голод, что не считая тех, кто умер в других городах России, в городе Москве умерли от голода более ста двадцати тысяч человек; они были похоронены в трех общественных местах, отведенных для этого за городом, о чем, включая даже саван для погребения, заботились по приказу и на средства Императора[275]. Причина столь большого числа умерших в городе Москве состоит в том, что Император Борис велел ежедневно раздавать милостыню всем бедным, сколько их будет, каждому по одной московке, то есть около семи турских денье, так что, прослышав о щедрости Императора, все бежали туда, хотя у некоторых из них еще было на что жить; а когда прибывали в Москву, то не могли прожить на эти семь денье, хотя в большие праздники и по воскресеньям получали деннинг, то есть вдвойне, и, впадая в еще большую слабость, умирали в сказанном городе или на дорогах, возвращаясь обратно. В конце концов Борис, узнав, что все бегут в Москву, чтобы в Москве умереть, и что страна мало-помалу начала пустеть, приказал больше ничего им не давать; с этого времени стали находить их на дорогах мертвыми и полумертвыми от перенесенных холода и голода, что было ужасным зрелищем. Сумма, которую Император Борис потратил на бедных, невероятна; не считая расходов, которые он понес в Москве, по всей России не было города, куда бы он не посылал больше или меньше /f. 34/ для прокормления указанных нищих. Мне известно, что он послал в Смоленск с одним моим знакомым двадцать тысяч рублей. Его хорошей чертой было то, что он обычно щедро раздавал милостыни и много богатств передавал священнослужителям, которые в свою очередь все были за него. Этот голод значительно уменьшил силы России и доход Императора[276].

В начале