Третий Рим. 500 лет русской имперской идеи - Илья Сергеевич Вевюрко

о России, что русские люди хотели опираться вовсе не на личность человеческую, а на правила, и это до самого Раскола. Главный смысл архиерейства, по Филофею, состоит в совершении таинств: «Идеже чин действа, ту и слуга поставляти подобает священнодейству» (Послание к Мунехину). Но таинство, как мы отмечали выше, по канонам не может быть преподано недостойному; отсюда ответственность церковной власти, способная приводить ее в жесткое столкновение с государственной.

Век русской симфонии оказался недолог. Между Стоглавым собором и низложением патриарха Никона, первым настоящим столкновением царя и патриарха, прошло немногим более ста лет. На Стоглав, событие начального времени правления Ивана IV, смотрят с разных точек зрения. Для кого-то это решающий акт объявления независимости Русской церкви, даже больше, чем просто независимости, поскольку соборы в присутствии царя имели во втором Риме общецерковный статус. Для других в центре внимания находится борьба «партий» как церковных, так и придворных, попытка царя ограничить монастырское землевладение и переложить на церковь часть государственных расходов. Для старообрядцев наиболее важны решения о двуперстии, сугубой аллилуие и запрете брить бороды. Для нашей же темы главнейшее значение имеет то, как собор отразил состояние русского общества, то есть «христианского мира». Желание духовенства отдать Богу верный отчет на страшном суде за всякое приобретение; желание бояр оказаться в монастыре для службы братиям и спасения души; желание мирян разного чина и состояния содержать свое духовенство без скудости; желание церковных чиновников судить попов по правде (на соборе выяснилось, что многих попов запродали за долги по ложным обвинениям, и церкви стоят пусты); желание всех вообще соблюдать все церковные правила – эти желания, несомненно, были, но в результирующей многих воль далеко не достигали до совершенства. Труднее всего оценивать желания личные – царя, митрополита, того или иного участника собора, и мы этого делать не будем. Результатом собора, в описание которого мы также не станем вдаваться, оказался компромисс по многим вопросам, и поскольку это был компромисс полных желаний с неполными (должного с сущим), он был также компромиссом идеи с реальностью, а потому его решения не выражали идею в полной мере.

Царь и царица председательствуют на VII Вселенском соборе. Ферапонтово

Приведу лишь один пример. Мы помним, что обоснование церковного богатства как «нищих богатства» включало в себя необходимость выкупа пленных. Вопрос об этом был поставлен царем на соборе. Духовенство то ли не могло, то ли не хотело тратить на это церковные средства: соотношение волений и возможностей в исторических событиях, как правило, неясно. Собор предложил царю выкупать пленных из казны, а потом «раскидывать» эту сумму на тягло всей земли. Иной ответ, более соответствующий идее, дал митрополит на покое святитель Иоасаф, которому посылали вопросы в Троице-Сергиев монастырь: «И окуп бы имати из митрополичьей, и из архиерейской тягли, и изо всех владык казны, и с монастырей со всех, кто чего достоит, как ты, государь, пожалуешь, на ком что повелишь взяти; а крестьяном, царь государь, и так твоего много в летех [то есть в течение года] тягла, в своих податех. Государь, покажи им милость, как тебе, государю, Бог положит на сердце. При отце твоем, государь, имали с митрополита, и со архиепископов, и со владык; и с казны Смоленскому владыке пошлину имали, для его недостатков, и они, государь, о том не тужили, а полоненики, государь, нужнее того». Но собор не узаконил это решение, хотя текст ответа и сохранился для памяти в документах собора. Вопрос, кто именно виновен в том, что иерархия не готова была выкупать пленных, структурно сложен и не решается сплеча. Несомненно только, что, если по идее, выраженной в старых текстах об обидах церкви, это должна была быть церковная прерогатива, то неспособность церкви осуществить ее говорит не о здоровом состоянии общества в целом, как общества христианского. И симптомы болезни воспоследовали: опричнина, Смута.

Но на соборе, наряду с его практическими решениями, было записано чистое выражение идеи взаимодействия царя и церкви, для нашей истории чрезвычайно ценное. Оно нашло себе место во вводном тексте, который обычно пробегают вниманием, спеша перейти к постановлениям собора. Когда Карамзин отмечал в 7-й главе 9-го тома своей «Истории государства Российского», что слог Стоглава «достоин удивления своею чистотою и ясностию», он имел в виду, скорее всего, в особенности первые главы. Задержимся на них, чтобы уловить существенное не со стороны результирующего разрешения слабых человеческих воль, а со стороны их предельной цели.

В предисловии прославляется «премилостивый и милосердый Бог, прехитрый Содетель всея твари, видимыя и невидимыя, великий Промыслитель человеческому животу и спасению, и всей Своей твари; якоже на небеси, в солнцы и в луне и во звездах, такоже и на земли, и в мори, и во птицах, и в зверех, скотех, рыбах и гадех, положил всем нравы, Себе на послужение, человеком же в научение, како подражати добрыя нравы, лукавыя же и нечистыя отметати» (Гл. 2). Здесь мы видим преодоленным страх перед «пременением», которое грозило, по прогнозу Штефлера и Пфлаума, «скотом, и белугам мopскым и вкупе всем земнородным». Вселенная неизменно повинуется установленным свыше законам, а для человека тварь служит притчей, своими «нравами» указывая на достойное подражания и избегания. Следующая глава начинается с прошения молодого царя, в котором он добровольно уничижает себя перед церковью: «Молю вас, святейшии отцы, аще обретох благодать пред вами, утвердите в мене любовь, яко в приснаго сына, и не обленитеся изрещи мне слово ко благочестию… Зело бо желаю и радуюся и согласую сослужебен вам быти… Аз вам, отцем своим, и со братиею, и со всеми боляры челом бью». Государственные законы должны быть согласованы с церковными канонами, потому собору следует принять решения «во исправление церковному благочинию, царскому благозаконию, всякому земскому строению», в конце прибавлено главное: «и нашим единородным и безсмертным душам на просвещение и на оживление».

Еще один «филофеевский» посыл в этом высоком богословском тексте – плач перед Богом как главный способ христианского видения мира. «С плачем припадем к Человеколюбцу Богу, да отверзет нам умныя очи наши, и узрим пред собою грехи наши». Царь говорит о необходимости извлекать из истории уроки: «Великия царствия запустеша, овыя за гордость, иныя за братоненавидение, и за насилия своих. Многи падоша за идолопоклонения, иже не обратишася на благочестие, наипаче же горше всякаго зла, за любодеяние и прелюбодеяние, за содомский блуд, и всякую нечистоту… еще же за срамословие и клятвопреступление, и за безмерное объядение и пиянство». Нельзя думать, что судьбы языческих