Нелюбимые - Дмитрий Болдин

я и параллельно ввожу пароль на компьютере. На мониторе появляется черно-­белое изображение Кейт Мосс из рекламной кампании Calvin Klein 1992 года. Кейт сидит на циклораме в одних джинсах и левой рукой держится за правую пятку. Глаза модели устремлены на меня, а вокруг ее силуэта разбросаны рабочие папки и ярлыки так, чтобы они не касались ее тела.

— Макс?

— Что?

— Ты боишься!

Мы молчим ­какое-то время, а затем я слышу звук ­чего-то бьющегося и голос Ани.

— Блять, — вскрикивает она.

— Что случилось?

— Кружку разбила. — Аня снова пропадает.

— Не порезалась?

— Нет. К счастью, нет. Но упала прямо рядом с ногой. Началось, видимо, это…

— Что?

— Ну, когда все начинает лететь из рук.

— Много осколков?

— Да.

— Как уберешь все, проверь еще раз. Чтобы не осталось мелких на полу.

— Макс, не переживай за это. Хотя, если порежусь, могу остаться дома по уважительной причине.

— Ты и так можешь, — внезапно произношу я, и на том конце повисает пауза.

— Вот это шуточка. — Аня говорит серьезным голосом, в котором проскальзывает волнение. — Я даже не знаю, что и ответить.

— Прости, я не подумал.

— Да прекрати. Хорошая шутка, жизненная такая.

— Ань?

— Что?

— Можно я к тебе перееду?

— Сейчас? Ты чего, мне на работу выходить пора уже, — отвечает Аня, и я понимаю, что она не расслышала вопроса.

— Понял. А когда мы сможем…

— Давай разберусь с делами и сообщу, хорошо? Мне пора бежать.

— Хорошо, понял.

— Макс, мне правда надо бежать, — говорит Аня, — а то опоздаю. Все, пока.

Аня кладет трубку, и я чувствую, что этот разговор был не таким, как остальные, которые мы заканчивали, признаваясь друг другу в любви.

***

В редакции полно людей и очень шумно. Я пытаюсь вслушаться хотя бы в один разговор, но ничего не разбираю. Иногда ­кто-то хлопает меня по плечу и протягивает руку. Передо мной проскальзывает лицо Ники, которая улыбается, ­что-то произносит, но затем убегает в сторону ресепшена. Я останавливаюсь посреди редакции и смотрю вокруг. Серега поднимает руку и машет мне; Алла сидит с девочками из рекламного отдела, они чокаются бокалами с шампанским. Катя, улыбаясь, выходит из кабинета Игоря, который, замечая меня, захлопывает дверь и возвращается за свое рабочее место. Юля проходит рядом со стопкой распечатанных страниц в руках из нового номера, и я хватаю одну из них и начинаю разглядывать. На ней Лола тянется к райскому дереву, чтобы сорвать с ветки солнцезащитные очки. Я подношу ближе к глазам этот снимок, но Юля вырывает его из моих рук и относит все Игорю на стол, а затем выходит из кабинета и проходит мимо меня, качая головой. Алена встает из-за своего рабочего места, подходит ко мне и начинает ­что-то говорить. Я отвечаю ей, что все сделаем, но она с непониманием смотрит на меня, а потом разворачивается и уходит. Когда ­кто-то из соседней редакции задевает меня сумкой и женский силуэт удаляется в другое крыло, я поднимаю голову и смотрю на трещину, которая увеличилась в размерах и уходит теперь под вентиляцию. В страхе убегаю в туалет, где умываю лицо ледяной водой, а когда вытаскиваю бумажные полотенца, внезапно слышу голос.

— Да, все так оно и есть, — раздается из крайней кабинки. — Полная жопа, полнейшая.

Я понимаю, что это тот самый голос, который я слышал перед вечеринкой в Доме архитектора, и застываю на месте.

— Никто не знает, что будет дальше. Тут вообще никто ничего уже не знает. Кажется, всем осталось недолго. Ну, может, и хорошо это. Быстрее все исчезнут. Главное, чтоб эта вся бессмысленность не оказалась потом ­где-то. Понимаешь, о чем я?

Я аккуратно вытираю лицо, сминаю бумажное полотенце и отправляю его в мусорку. В ­какой-то момент хочу закрыть на замок входную дверь, чтобы никто не зашел и не спугнул голос, но понимаю, что его даже шум воды не побеспокоил. Голос на ­какое-то время замолкает, видимо, потому, что слушает того, с кем общается, а потом снова возвращается:

— Этого я видел несколько дней назад. Сидел у себя в кабинете, смеялся. Мерзкая рожа. Ну ничего. Таких как он тоже смоет. Никто не выберется просто так из этой жопы. Надеюсь, первый, кто утонет во всем дерьме, — будет он. Потому что прекрасная жизнь должна заканчиваться ­когда-то.

***

Алиса развешивает на отдельный рейл наряды, в которых мы должны пойти на вечеринку, а затем берет отпариватель и быстро проглаживает мою рубашку. Я наблюдаю за ее действиями с дивана и кручу в руке телефон. В духовке ­что-то готовится в фольге, слегка пощелкивая. Алиса замечает мой взгляд и улыбается, а потом просит колонку поставить композицию Ancora в исполнении Рошин Мерфи. Я вижу, как по колонке пробегает фиолетовая полоска, и мне от этого становится страшно. Алиса убирает отпариватель в гардеробную, идет в мою сторону, проводя по волосам рукой, и садится рядом.

— Будет весело, — говорит она, глядя в телефон.

— Угу.

— Хочется повеселиться по полной. Ты чего такой сегодня?

— Какой?

— Серьезный. Все хорошо?

— Да, нормально.

— Нормально или хорошо?

— Нормально.

— Давай все хорошо будет?

— Пускай будет так. А что ты готовишь?

— Курицу с овощами.

— Ты же никогда не готовила.

— Захотела сюрприз сделать. Посмотрела сегодня в интернете ролик, заказала все, и сейчас будем ужинать. Еще вино купила.

— Понятно.

— Хочется как в идеальной семье, знаешь?

— Это как?

— Ну, когда домашний ужин, бокалы, вино.

— Понял. Слушай, я хотел тебе кое-что сказать… — Я глубоко вдыхаю.

Алиса внезапно прикладывает указательный палец к моим губам:

— Тс-с. Пусть припев проиграет.

Она качает головой и приоткрывает губы, молча подпевая песне, а потом идет к духовке. Алиса смотрит внутрь через стекло, а затем открывает ее, выдвигает противень и щипцами раскрывает фольгу, из-под которой начинает валить дым. Она ­что-то недолго разглядывает, потом резко падает на колени и начинает громко плакать, прикрывая руками губы.

— Ты чего? — Я подбегаю и рукой разгоняю дым. — Алис, что случилось?

— Все… — Алиса заикается и плачет еще громче. — Все сгорело!

Я присаживаюсь рядом и прижимаю ее к себе.

— Курица сгорела, — не успокаивается Алиса. — Мне очень хотелось, чтобы у меня получилось…

— Алис, прекрати, — шепчу я ей на ухо.

— У меня ничего не вышло. — Тело Алисы начинает дрожать, а из рук вываливаются кухонные щипцы. — Я не смогла.

— Ну ты чего, это всего лишь курица, слышишь? Сейчас закажем из ресторана.

— Я хотела сама. Для нас. Чтобы было как… — Алиса не может договорить фразу, захлебываясь слезами. Я прижимаю ее к себе сильнее, чтобы она скорее успокоилась.

— Перестань, пожалуйста. Все в порядке. — Дым попадает мне в нос, и я закашливаюсь.

— Я хотела, чтобы было все как в идеальных семьях. Но не получилось ничего. Я не смогла. Все сгорело. Я никчемная.

— Ну ты с ума сошла, Алис? Пойдем на диван.

— Я не хочу на диван. Я хочу за стол.

— Ну пойдем тогда за стол.

— Ничего не получилось, ничего…

— Ну хватит тебе, — шепчу я в ухо, — все хорошо.

— Нет, нет, нет.

***

По лобовому стеклу бьются дворники, разбрасывая падающие с неба потоки воды, но видимость не улучшается. Машину начинает немного вести в сторону, словно под колесами не мокрый асфальт, а заснеженная дорога; водитель нервничает и сжимает руль изо всех сил. Алиса полностью расслаблена на заднем сиденье и смотрит в телефон, в котором одна история быстро сменяется следующей. Я же вглядываюсь в лобовое стекло и держусь за ремень безопасности, который стоит пристегнуть, но не хочется мять рубашку. Когда на стекле размытое